Михаил Соколов - Искры

— Смотришь, как волчонок, у меня учишься, а потом на мое же место заступишь?

Леон с удивлением взглянул на него и грустно улыбнулся. Странно ему было слышать это. а вместе с тем и обидно, что его, новичка, так принял старый шахтер. И, не скрывая своей обиды, он с досадой промолвил:

— Заступил бы ты на мое место, дядя!

— Вона какой ты! А где это место твое?

— На земле.

Борзых снял очки, посмотрел на Леона.

— Да ты, парень, с перцем, оказывается.

Достав из сумки несколько стальных зубков, он выбрал какой поострее и, спрятав остальные, начал прилаживать его к обушку.

— На земле, говоришь, место твое? А вот мое тут. Обушок, копать, над головой — камень, а в кармане — вошь на аркане. Такое твое место было? — Он попробовал новый зубок, укрепил его понадежней и вогнал под пласт.

— Вот ты пришел, другой завтра придет такой же со своего места, а сколько нас выпустит отсюда эта могила? Этого никто не считает. Так я говорю?

Леон молчал.

Как дятлы в лесу ранним утром, шахтеры мерно долбили крепкий пласт антрацита, вгоняли в него зубки все злее, все глубже, словно там, за этой блестевшей толщей угля, было человеческое счастье, и вот все хотели поскорее добраться до него.

Чургин поручил Леона старшему конторской бригады крепильщиков Ванюшину.

Василий Кузьмич Ванюшин, низенький и юркий старичок, поглаживая седую брродку, не замедлил с расспросами:

— Тебя ж как кличут, молодец?

— Левка.

— Леонтий, значится… Так. Ну, так вот, Леонтий: ты плотницкое дело знаешь? Постой, — сузив быстрые глазки, всматривался он в его лицо. — Да это не ты, случаем, на гармошке играл на свадьбе этого дурака, как его?..

— Я.

— Ах, паралич тебя, а молчит! — повеселел старшой, как будто близкого родича увидал. — Так мы с тобой знакомые.

— Вы еще тогда вприсядку плясали, — напомнил Леон.

— Во-во. А что, плохо?

— Нет, здорово.

— То-то! — Он подумал немного и деловито продолжал: — Значит, ты плотницкое дело знаешь, сказал? Молодец, это дело должен знать всякий. Сейчас мы зайдем с тобой в третий восточный штрек, а опосля махнем на свет божий за рамами и будем им установку делать. Ты рамы знаешь? Вот они самые и есть рамы, — похлопал он ладонью по толстой дубовой крепи, — А меня ты знаешь? Крепильщецкий старшой я. Зовусь дядей Василем.

Леон рассмеялся и, вспомнив, как дядя Василь шумел на рабочих в артельном штреке, спросил:

— Это вы в том ходу, где артель, ругали шахтеров?

— Когда? Да не в ходу, а в штреке, и не ругал я их, а пошумел малость, чтоб делали как велю. Я, брат, не люблю, когда не по-моему получается. Научись сперва, а то не успел пилу в руки взять, как уж: «Я сам знаю», — передразнил он кого-то. — А это шахта, и ею надо управлять. Потому и шумел. А как же иначе? Вот и на тебя буду шуметь, ежели не так станешь делать.

— Да я еще не знаю, как и делать.

— А ты смотри, как дядя Василь делает, и учись. Я всех учу. Мало ли тут из нашего села, и все мои ученики.

Они спускались по людскому ходку так быстро, что Леон еле слышал голос дяди Василя и все время отставал от него. Дядя Василь пожурил его за медлительность и, умерив шаг, продолжал расспросы вперемежку с рассказами о жизни шахты:

— А откель сам будешь, Леонтий?

— Из Кундрючевки. На Дону хутор такой есть.

— Та-ак… Из казаков, значит, будешь?

Мимо них в уклоне прогремел вагончик с углем. Из-под заторможенных колес его с треском сыпались искры, разнося неприятный запах металлической гари. Следом за вагончиком бежали два молодых шахтера, придерживая его.

— Во несется, паралич его расшиби. Как жигит-станичник ваш — а, Левон?

— Я из мужиков, дядя Василь.

— Намедни вот так бежали ребята за вагоном, ну, а он возьми и забурись, а впереди люди. Убило одного… Из мужиков? Ну, да казака, брат, сюда и золотом не заманишь. Чей же ты там, в Кундрючевке-то?

— Дорохов.

— Та-ак! А отчего ж ты под землю залетел, молодец?

— Нужда заела, дядя Василь. Ты в гору, а она тебя вниз, да так тягаешься с нуждой, как медведь с колодой… Другую жизнь надумал искать.

Дядя Василь помолчал немного, со скрытым унынием повторил:

— «Другую жизнь»… Все мы ее ищем. Чай, с жиру в могилу эту никакой не завернет. Я сам, брат, за другой этой жизнью сюда прилетал… Орловский я, а вишь, куда занесла судьбинушка-матушка?.. Ну, не горюй, Леонтий, будем заодно. Холостой аль того… обзавестись лишними ртами успел?

— Холостой.

— И лучше. Тут самому дай бог прокормиться.