Михаил Соколов - Искры

— А это тебе, Спиридон, за то, что по-хозяйски дело вел. Будем живы до осени, бог даст, телку получишь.

Поблагодарив всех за работу, Яшка вскочил на рысака и погнал на почту.

А ночью скорый поезд мчал его на юг и с каждой верстой приближал к родной Кундрючевке.

В Кундрючевке было тревожно. Весь хутор только и говорил о порке Алены.

Тревожно было и на душе у Нефеда Мироныча. Всю ночь он не сомкнул глаза, опасаясь, как бы Алена не сделала чего над собой. Лишь утром, убедившись, что с нею все благополучно, он вышел во двор, и в это время сиделец из правления принес письмо от Яшки. Нефед Мироныч тотчас оповестил об этом бабку и Дарью Ивановну и постучал в дверь горенки Алены.

— Дочка, выйди сюда, — ласково попросил он. — От Яшки письмо, а я плохо разбираю по-писанному.

Спустя немного времени Алена вышла из горенки — измученная, почерневшая, с опухшими глазами и искусанными синими губами. Дарья Ивановна посмотрела на нее и беззвучно заплакала.

— Сгубил дочь, сгубил, ирод проклятый, свое дите, — шептала она, оправляя платье на Алене.

Нефед Мироныч кинул на нее лютый взгляд, но ничего не сказал. Тяжело опустившись на скамейку, он расставил толстые, обутые в сапоги ноги, погладил небольшую бороду и приготовился слушать. Лицо его и мясистая шея были красны, брови нахмурились. «Сгубил дочь… Сама она сгубила себя, характером своим», — оправдывался он перед совестью.

Алена разорвала конверт и увидела отдельную записку. Неясной надеждой мелькнула догадка: «Мне. Это мне записка». Торопливо прочитав ее, она закрыла глаза и так просидела несколько секунд, взволнованная смелыми словами брата и его поддержкой. Потом открыла глаза — большие, темные, — улыбнулась и посмотрела на мать, как бы говоря: «Маманя, родная, кончились теперь наши мучения».

Дарья Ивановна фартуком утерла глаза и незаметно перекрестилась.

Алена стала читать письмо вслух:

— «Дорогие родители. Очень извиняюсь, что ничего не писал. Занят был делами день и ночь. Писать о них раньше времени нечего, а туда дальше — сами узнаете. Батя, я хочу взять у вас производителя Верного. Сколько будет стоить — заплачу. Нужна мне и корова Зорька. Сколько положите — заплачу. Если где найдете мериносов, купите и напишите мне. Я пришлю за ними верного человека. Ну, пока все. Кланяюсь вам. Ваш сын Я. Загорулькин».

— «Я заплачу», главное дело. «Пришлю своего человека», — забубнил Нефед Мироныч. — Что ж, отец дал тебе не-на одну Зорьку и Верного… Ну, а чем же он занят так день и ночь? — хмуро скосил он глаза на Алену. — Ничего и не пишет?

— Ничего.

— Так. Батька дал десять тысяч, а он же ими с батькой расплачиваться будет… Пропали деньги, истинный бог, промотает, собачий сын. Эх, дернул меня нечистый поверить ему!

— Не пропил, не бойся, — грубым мужским голосом сказала бабка. — Куды ж он их девал, десять тысяч те, как он день и ночь дела делает? В хозяйство он их вложил, — решительно заключила она.

Нефед Мироныч, кряхтя, встал, задумчиво прошелся по комнате, потом сел на кровать.

— Не будет с него толку, — безнадежно проговорил он, — Своего человека он пришлет, а? Подумаешь, барин! Какое оно хозяйство могет быть, как он за овцой будет присылать нарочного человека?

Дарья Ивановна боязливо заметила:

— Фу ты, взъелся как… Да ты почем знаешь, какой у него человек и через какое дело он за овцами паршивыми сам не ездит? Может, у него там экономия своя… Читай, дочка, вон энто еще, — глазами указала она на записку.

— Экономия… Ха! Помещик какой! — усмехнулся Нефед Мироныч.

Алена обменялась с матерью многозначительным взглядом и стала читать записку:

— «Здравствуй, сестра. Занят очень и очень и все же думаю о тебе. Как у вас дела с Левкой? Не сватал еще раз?»

Нефед Мироныч насторожился. Алена боялась, что он не даст прочитать до конца и заторопилась:

— «Если ты любишь его по-настоящему, уезжай на рудник к нему без сватовства. Не бойся, это советую тебе я…»

— А ну, дай сюда, — протянул руку Нефед Мироныч, но Алена быстро закончила:

— «В случае чего — пиши мне. А лучше всего приезжай сюда, мне как раз нужен в хозяйстве женский глаз. Твой брат Яков 3.».

Нефед Мироныч встал, взял у Алены записку и, усевшись за стол, стал читать ее про себя, немного удаляя от глаз. Читал он медленно, долго, то и дело спрашивал у Алены: «Это какое слово?» — и никто за это время не проронил ни звука. Что теперь будет? Слыхано ли, такие советы?