Михаил Соколов - Искры

— Она мою глотку недолюбливает, водка, дядя Василь, — попытался Леон отделаться шуткой.

— Нет, — гнул свое дядя Василь, — будь ты всамделишный шахтер, забегли б мы с тобой в пивнушечку, опрокинули б по стаканчику, сколько там доведется, и повеселел человек. Я так завсегда: пропущу соточку, и разойдется она, божья водичка, но всем закоулочкам, и никакого тебе горя на свете нету. Аж душа спасибо скажет за легкость.

Леон только искоса поглядывал на него и усмехался, зная, к чему он клонит. По неписаным шахтерским законам, Леон, как новичок, давно обязан был угостить своего учителя, но он сам не пил и пьяных не любил. Однако сейчас ему стало неловко от этих уже не первых укоров старика, и он решил угостить его.

— Ну, зайдем, дядя Василь, раз тебе так захотелось. Я пивка выпью, а ты свою соточку.

— Во! Люблю. Только чего ж одной соточкой сделаешь? — Дядя Василь проговорил это с таким кислым выражением лица, что Леон уже согласен был поставить бутылку.

Пройдя мимо собора, они свернули на шумную базарную площадь и вошли в пивную Кальянова.

За столиками, в табачном дыму, галдели охмелевшие шахтеры, спорили, что-то кричали друг другу, размахивая руками. На покрытых желтыми клеенками столиках, как кегли, стояли многочисленные длинногорлые пивные бутылки, между ними — начатые и пустые водочные полбутылки, сотки. Казалось, все здесь было пропитано спиртом и табаком, так противно резок был запах.

В углу пивной какой-то верзила, одетый по-цыгански, отчаянно бил по струнам гитары и что-то горланил, а ему аккомпанировал чубатый гармонист.

Леон сел за свободный столик, пригласил своего учителя.

Дядя Василь, озираясь по сторонам, разглядывая соседей, часто приятельски здоровался, перебрасывался шутками..

К Леону подбежал официант, молодцевато взмахнул салфеткой и наклонился, ожидая заказа. Леон измерил его саженную фигуру, посмотрел на красную, заплывшую жиром физиономию, подумал: «В уступе бы тебе глыбы угля ворочать, а не пьяных людей обсчитывать! Ухарь!»

— Полбутылочки беленькой и бутылочку трехгорного, — распорядился дядя Василь. — Да селедочек донских парочку.

— Слушаюсь, — угодливо поклонился официант.

— Селедочку-то с лучком…

— Сейчас будет-с.

— Постой! Уксусу там приспособь да рачков не забудь!

Изрядно выпив, дядя Василь громко рассуждал, коверкая слова:

— С тебя, Лёв, большо-ой человек выйдет! На камероне — не шутейное дело! Я так Гаврилычу и объяснил… А через кого? Через кого, спрашив-ваю? — кулаком ударил он по столику. — Через дядю Василя. Дядя Василь и не до камерона доведет. Камерон — что? Да ты меня знаешь!

— Спасибо, дядя Василь. Я не раз говорил тебе спасибо.

— Говорил? Вре-ешешь!

Позади них, за другим столиком, трое шахтеров о чем-то негромко переговаривались, бросая на Леона оценивающие взгляды. Потом один из них, плотный и низкорослый, направился к буфету, взял полбутылки водки и пошел к Леону, по-воровскому мигнув своим приятелям.

— Я — Степан. Будем знакомы, — развязно протянул он Леону большую свою руку. Верх ладони его был татуирован непристойным изображением женщины.

— Степ! Здоров, Степ-па-а, паралич тя расшиби! — поднял на него осовелые глаза дядя Василь.

— А-а-а, козлиная борода! Наклюкался?

— Дурак! Рази дядю Василя скоро нальешь? Я только первеньку, а он «наклюкался». Это мой ученик. Камеронщик знаменитый!.. А через кого? Скажи ему, Лёв!

Двое Степановых приятелей, взяв с собой стаканчики, тоже подсели к столику, как давние знакомые.

— Здоров, дядя Василь!

— А-а! Сеня-я!.. Садись, брат… Коля-я? Садися-я! Правду я сказал, Лявон? А ну, иди за бутылкой! Живо! — скомандовал дядя Василь.

— Сначала — нашу, а опосля — вашу, — сказал Степан, наливая себе водки, а Леону — пива.

— Как, не идет, браток, ну ее к черту! — скривил он рябое, иссеченное углем лицо. — Мы свыклись с ней, как с жинкой, а тебе… Ну, за твое! — Он поднял граненый стаканчик и опрокинул его в большой рот. На месте двух верхних передних зубов во рту у него зияла чернота.

Когда распили полбутылку, Степан шепнул Леону:

— Заказуй еще бутылочку. Да рачков побольше…

Леон заколебался: заказать — потом не отвяжешься, сказать, что денег нет, — не поверят.

— Давай, давай, чего жалеешь? — толкал его в плечо Степан, — Я принес свою? Принес. Теперь ты свою ставь, а опосля опять я…

Леон заказал бутылку водки, тарелку раков. Степан и его приятели повеселели и только загадочно перемигивались.