Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Потешники, — говорил командир первой роты, капитан Былинкин, боком проталкивая свое грузное тело между солдатами, столпившимися в траншее, — потешники, головы-то поберегите. Все равно карусель эта стрельбой кончится, как всегда… Ни за понюшку табаку в чужой земле зароют…

Он выбрался в ход сообщения, ведущий в глубину обороны, и удалился, чтобы не видеть этой шутливой перебранки, чреватой порою печальными последствиями.

— А чего это Эриха не видать сегодня? — орал наш солдат громовым голосом. — Уж не понос ли его прошиб?

— Мы с Эриком скоро похоронить вас будем, Ванья! — горланил в ответ огненно-рыжий здоровенный немец.

— Ты с похоронами-то погоди, — громче всех слышался тот же голос, — а лучше в гости к нам приходи! Вашего Вильгельма за упокой помянем!

— И вашего Николашку — тоже! — отвечал рыжий немец.

С той стороны раздался выстрел, и пуля продрала плечо «Вильгельма».

— Чего ж, вы, черти, в своего царя палите! — закричали наши солдаты, прячась за бруствер.

В это время и немцы к земле приникли, а над окопом у них поднялось чучело, здорово похожее на Николая Второго, только сделали они его донельзя тощим — аксельбант с плеча болтался в ярком просвете между рукой и муравьиной талией.

Оглядевшись вокруг и не увидев ни одного офицера, Петренко бесцеремонно выхватил у ближайшего солдата винтовку, приложился и, вроде бы не целясь, выстрелил. Пуля, видимо, попала в основание каркаса чучела, и «Николай», будто схватившись за тощий живот, свихнулся и упал носом на бруствер.

— Эт кто ж у нас такой меткий? — громко спросил кто-то. — С одной разки царя сразил!

Немцы начали палить беглым. Из «Вильгельма» летели клочья, но чучело — изуродованное и лохматое — держалось неколебимо. А на противоположной стороне опять поднялся тощий «Николай». Часто захлопали винтовочные выстрелы из наших окопов. У «Николая» отшибли руку, и аксельбант свалился с плеча.

— Головы беречь! — скомандовал Петренко своим. — Зря не высовываться! За каждого головой отвечаю.

Глядя на все это, Василий Рослов не переставал удивляться. Ведь совсем вроде бы рядом живут они с первой ротой, из одной кухни питаются, вместе поют «Боже царя храни», а солдаты первой роты немцев в лицо и по именам знают, и немцы наших тоже поименно величают, стало быть, каждодневно беседуют они друг с другом!..

Теперь уже и на соседнем участке застукала перестрелка, раздвигаясь все шире и шире по фронту. Возле Василия ахнул солдат, зажимая ладонью ухо. А из-под ладони, стекая в рукав, заструилась всплесками кровь. Солдат наклонился, к нему подбежали товарищи…

— Ну, братцы, — кричал Петренко, — представление кончилось! Пошли домой! Тут они без нас разберутся…

С вечера тихая-тихая стояла погода. Тепло по-летнему, и артиллерия уснула с заходом солнца. Так бывало часто: пряталось солнце — смолкали выстрелы, утихали взрывы артиллерийских снарядов. И хотелось верить, что война, умертвившая за день сотни людей, насытилась человеческой кровью и теперь спит.

Но чудовище это не могло спать. Время от времени прожекторы неприятеля, сверкая огненными языками, облизывали черный молчаливый горизонт, взмахивали высоко в небе и затухали, оставляя в глазах желтые расплывчатые пятна.

Стоя на посту возле землянки поручика Малова, Паша Федяев наблюдал привычные сполохи прожекторов, протирая глаза после их света, а во втором часу ночи ощутил холодный западный ветер и на девственно чистом небе увидел черную, косматую тучку с острыми бело-желтыми краями. В передовых окопах, слышно было, хлопнуло несколько выстрелов. Потом еще с десяток выстрелов щелкнуло в разных местах. Потом, как во сне, окутал Пашу густой, липкий туман, и дышать стало невозможно. Заломило глаза, перехватило дых, подкосились ноги и, падая на дно траншеи, он нажал на спусковой крючок…

Шел третий час ночи, но поручик Малов не спал, потому как на этот раз вместе с тыловыми газетами попало ему и подпольное большевистское издание. А такую литературу лучше читать без свидетелей. Он даже не разулся — как пришел с вечернего обхода в двенадцатом часу, впился в это чтиво, так и не разгибался.

Близкий выстрел, как ветром, приподнял поручика и понес на выход. Стоило ему высунуться за дверь, как в нос ударил острый, противный запах, знакомый еще с гимназической поры.

— Хлор пустили, мерзавцы! — успел сообразить Малов, подхватил Федяева, занес в землянку и плотнее притворил за собою дверь.