Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья

— Э, господа хорошие, — усмехнулся Макар. — Чего ж вы тута, на хуторе, войну-то затеяли? Ехайте со мной, глядишь, вместе и завоюем енти самые Драданеллы.

— Да, да, — бормотал Геннадий, — правильно где-то сказано, что война есть продолжение политики путем насилия. До чего же наглядный пример подали!

— Ну, вот чего, — объявил Тихон, — повоевали и будет. По местам все. Спать! А на другой раз перед началом такой беседы игрушки эти я у вас отберу и спрячу. Гляди-ка ты, Аники-воины!

Ругаясь матерно, Кестер пошел к порогу, поднял там свой пистолет и хлопнул дверью.

Оставшиеся переглянулись молча. А Зурабов, гася злую улыбку и пряча браунинг в карман, сердито спросил:

— Неужели вы не видите, что этот промозглый монархист не только за тем сюда ходит, чтоб царскую правду нам доказывать?

— Ну, мало ли кто за чем ходит, — возразил Макар, совершенно не задумываясь над словами Зурабова. — Я вот за своим ружьем к Тихону пришел, да засиделся тута.

— Не балабонь, Макар, — осадил его брат, легонько покашливая в кулак. — Дело говорит Яков Ефремович. Давно я к ему приглядываюсь — не с добром ходит он сюда. Уж сколь разков то на Прийске встрену его, то в Кочкаре. И все налегке в своей линейке катается, без всякой поклажи. К Федосову, знать-то, он ездит, к жандармскому унтеру.

— Именно это я и хотел сказать, — подтвердил Зурабов. — Только ты, Тихон Михалыч, не бойся. Если бы раньше, до войны, то, может быть, нас бы и пощипали, а теперь…

— Могу сообщить новость, — перебил его Геннадий, — этого самого Федосова на прошлой неделе туда же отправили — на фронт. Вчера в конторе у Баласа слышал.

— Дак ведь на его место, небось, другой сыщется, — вставил Макар. — А нас все равно дальше фронта не пошлют. Вы через недельку-другую вместе с последними железками в Джетыгару подадитесь, я — в солдаты, и останется тут один Тихон — за всех отвечать, — засмеялся Макар.

— Да так, пожалуй, оно и выйдет, — согласился Зурабов. — Только с Тихона Михалыча никакого навару им не будет. Да и Кестер перестанет к нему ходить.

Распрощались и разошлись мужики, а у Тихона беспокойство долго еще не проходило после этого вечера. Ведь одно дело — лишь собственные подозрения, и совсем другое, когда подтвердились они всеми. Ведь, кроме Макара, все, выходит, понимали, для чего тут Кестер чуть ли не каждый вечер околачивается. Вспомнилось Тихону, что и Виктор Иванович давненько тут не показывался, и Прошечка не заходит на огонек, и Чулок совсем перестал к ним заглядывать. Только вот кум Гаврюха бывает реденько, да еще Филипп Мослов, Матвей Дуранов изредка забегают. Но в споры они не ввязываются, только газетные вести с фронтов узнают. Леонтий Шлыков — тот все Гришкины письма читать приходит. Тоже, давно уже не был. Вместе Гришка с Василием где-то горе мыкают. И от Василия тоже давно никаких вестей нет.

Мог бы Тихон спокойно спать и не бояться лукавого Кестера, если бы знал, что жандармские конторы, буквально завалены всякими нежелательными донесениями, а меры не успевают они принимать даже к тем, кому в предвоенное время в двадцать четыре часа кандалы бы изладили.

К тому же и на фронте события творятся невиданные. До братания с противником дело доходит! Но в газетах и журналах про то не пишут. Сплошное геройство там разрисовано. Тихон видел у Зурабова в журнале «Нива» белые пятна, как заплатки, на страницах и спросил, почему так плохо пропечатано. А это, говорит, цензура такие куски выкидывает, чтоб не все народу известно было.

А слухи-то все равно доходят. Говорил о братании Зурабов, только без Кестера. И Василий в последнем письме написал, что ходили они «в гости к немцам». Как это понимать? Может, в разведку ходили, а может, и на самом деле брататься. Только письма Тихон давно перестал читать при Кестере и Леонтию шепнул, чтобы при нем «не таращился» с Гришкиными посланиями.

Теперь Леонтий к Тихону в кузню по этим делам приходит, вместе с Манюшкой. Заодно узнают и о том, что Василий пишет, коли вместе они находятся. И кажется порою Леонтию Шлыкову, что сын его непутевым сделался, погряз в каких-то тайностях. Видать, недоброе против самого царя замышляет. Одно утешение в том находит Леонтий, что Василий Рослов рядом с Гришкой, а он — солдат бывалый и ничего худого не допустит.

В Боровое Прошечка ездил зачем-то. До вечера едва с делами управился, и заночевать пришлось там. Но просыпается он со вторыми петухами, потому день у него начинается раньше всех. Выехал из Борового затемно и к станице Бродовской подкатил еще светать не начинало.