Наталья Парыгина - Один неверный шаг

Фрося сочла подготовительную работу оконченной и перешла к обобщениям.

— Так что, Петя, брось ты петушиный гонор, не распускай хвост и не кукарекай. На деньги ты не жадный, я знаю. А я хоть и жадная, да не без ума: где нельзя взять, так я и не требую. Ну и что за беда, если с начальником цеха в одном документе тебя пропишут. Пускай он попользуется твоим умом, если своего не хватает. И не говори никому, что ты один придумал, говори — вместе. А то у них знаешь какая амбиция, у начальников? Как граната. Чуть задел — и взорвется.

— Граната не оттого взрывается, что ее заденут, — перебил Михеич, уличив жену в малограмотности по части военного дела. — Граната, если предохранительное кольцо не снято…

— Какое там у них предохранительное кольцо. Никаких там колец нету. Это вот у тебя — я вместо предохранителя служу, где надо, предостерегу, а то бы тоже давно взорвался и на осколки рассыпался.

— Жил неженатым — не рассыпался.

— Всяко можно жить, — не смутилась Фрося. — Что ты без меня хорошего-то видел? В общежитии на жесткой койке валялся, щи столовские холодные ел, в грязных носках ходил. Ни кому тебя обогреть, ни кому приласкать, ни слова сказать умного. Сам же говорил — со мной только радость жизни понял. Говорил или не говорил?

— Так ведь когда говорил-то? Двадцать лет назад.

— Ну и что ж, что двадцать? Хорошие слова от времени только дороже становятся. Да и теперь ты своего понятия не изменил.

— Слов ты много говоришь лишних, — с досадой заметил Михеич.

Фросю не обескуражило это замечание.

— Ты мало говоришь да я бы мало говорила — и стояла бы у нас в доме тишина, как в космосе. А где тишина, там тоска гнездо совьет. Так что ты не корить меня, а хвалить должен за говорливость.

— Я и то тебя много хвалил, перехвалил, видно, маленько испортил.

— Заслуженная похвала человека не портит. Человека только зряшная похвала разлагает. А я у тебя — стоящая. Если бы ты меня не ценил, не любил, ты бы себе другую нашел. Бабы теперь липучие; хоть жену, хоть полюбовницу задарма бери. А ты за меня держишься, потому понимаешь, что лучше меня не найдешь. А хуже-то кому надо?

Юрка Белозеров еще в школе прославился своими способностями к рисованию. Рисование было единственным предметом, по которому Юрка получал пятерки. Иногда он изображал углем на стенах или палкой на снегу разнообразные физиономии, причем многие из них представляли собой не совсем дружеские шаржи на педагогов. И хотя шаржи бывали удачны, Юрку за них не хвалили, а, напротив, снижали ему оценку за поведение и приказывали привести в школу бабушку.

Но все эти неприятности остались позади. Юрка стал рабочим и не любит вспоминать школьные приключения. А шаржи рисует безнаказанно, поскольку на заводе не ставят отметки за поведение.

Сергей Александрович решил обратить Юркин талант на пользу производству. И после партийного собрания с повесткой дня: «О производственной эстетике» начальник цеха пригласил Юрку в кабинет, дал ему три листа ватмана и велел нарисовать цех… ну, для начала не весь цех, а хоть механическое отделение, окрасив на рисунке стены, полы, потолки, станки и шкафчики в нарядные, привлекательные цвета. Юрка спросил, любой ли можно применять цвет, на что Сергей Александрович сказал, что любой.

Задание Юрка выполнил досрочно. Сергей Александрович наспех посмотрел — ему было некогда, день выдался горячий, одобрил и сказал, что надо будет обсудить этот проект на совещании. Но прошла неделя, совещания все не созывали. Юрка уж начал сомневаться, что его проект воплотится в жизнь, как вдруг начальник пригласил его в кабинет.

Когда Юрка пришел, там собралось человек восемь. Авдонин сидел в своем углу, облокотившись на стол, Храпов, по обычаю, пристроился на краешке дивана, парторг был тут, председатель цехкома, мастера, механик.

— Юра, — сказал Королев, — возьми свои эскизы, где ты их положил…

— Они в шкафу.

Юрка открыл шкаф и принялся там рыться, отыскивая свернутые в рулончик листы ватмана. Рулончик закатился за какие-то папки, и Юрка не сразу его обнаружил.

— Нашел? Возьми кнопки.

Держа в одной руке бумажную трубку, а в другой — кнопки, Юрка прицеливающимся взглядом обшаривал стены, соображая, где бы ему разместить свое творчество.

— На дверь приколи, — посоветовал Храпов.

— Правильно, — одобрил Сергей Александрович. — Давай на дверь. Да спусти там собачку, чтоб никто не вошел.

Юрка спустил на замке защелочку и стал прикалывать кнопками к дощатой двери пестро раскрашенные эскизы. Механик и Храпов стали ему помогать, так что наглядность была размещена моментально. Юрка взял специально на этот случай припасенную оструганную палочку и остановился возле чертежей с видом профессора, готового начать лекцию.