Борис Леонов - Солдаты мира

И вдруг ни на что не похожие звуки ударяют в наушники. Таинственно шуршащие шаги. Подлодка! Не простая — атомная. Скользнула дирижаблем, пробубнила: «Счастливо оставаться, иду в автономку».

Я ни разу не видел атомной подводной лодки. Но знаю — она где-то рядом, может быть, вон там, где взбугрился на секунду-две ершистым гребнем тяжелый вал. Все корабли — над водой и под водой — как бы связаны невидимыми швартовами, все как бы просвечены невидимыми лучами, которые сквозь толщу моря, сквозь броню позволяют видеть каждый отсек, каждого моряка. Но это «зрение» дано только моряку.

И потому далеко внизу, как бы в опрокинутом глубоком-глубоком небе, я вижу подводную лодку, уменьшенную в размерах до маленькой невиданной рыбки, и совсем крошечного матроса — брата моего друга Валерия. Может быть, в эту минуту, свободный от вахты, он читает книжку Жюля Верна «Двадцать тысяч лье под водой».

Почему-то именно сейчас вспомнились мне давно забытые — не учил же я их специально — строки, заключающие знаменитую книгу:

«Вопрос — поверят ли мне люди? В конце концов это неважно. Я твердо могу сказать одно, что теперь имею право говорить о тех морских глубинах, где менее чем в девять месяцев я проплыл двадцать тысяч лье и совершил кругосветное путешествие, которое открыло мне такое множество чудес — в Индийском и Тихом океане, в Красном и Средиземном море, в Атлантике и в южных и в северных морях! Однако что же сталось с «Наутилусом»? Устоял ли он против могучих объятий Мальстрима? Продолжает ли он плавать в глубинах океана?.. Надеюсь. Надеюсь и на то, что его могучее сооружение победило море даже в самой страшной его бездне и «Наутилус» уцелел там, где погибало столько кораблей. Если это так, и если капитан Немо все еще живет в просторе океана, как в своем избранном отечестве, пусть ненависть утихнет в этом ожесточенном сердце!»

Книжке Жюля Верна — сто лет. А нам — по двадцать. И разве это не фантастика — над ледяными полями Северного полюса, где некогда, созданный воображением писателя, в задумчивости, со скрещенными на груди руками стоял капитан Немо, раздались тугие и звонкие удары о волейбольный мяч! Сколько их, капитанов Немо, в беретах с алыми звездочками, вышло на древний, нехоженый лед. Может быть, там удастся побывать и брату Валерия? А может быть, и мне?

«Ще-ще-ще. Цвирь-цвнрь…» Чуть повернуть рычажком — и эхом по воде голоса: «По фашистскому крейсеру — огонь!», «Справа тридцать — торпеда», «Прощайте, товарищи!», «Да здравствует!..»

Этим голосам отвечают живые: «Ще-ще-ще. Цвирь-цвирь…» — «Идем боевым дозором». И, взбурунив винтами гладь, проходят крейсеры, эсминцы, подлодки. Остро отточенный карандаш штурмана прочерчивает линию курса — вдоль синих якорей, над синими якорями.

Иные времена, иные корабли… Но так же величав на гафеле флаг. Он спускается вместе с солнцем, и окутанные сумерками тяжелые корабли превращаются в легкие, призрачные силуэты. Чуткая дремота. Корабли как матросы — одни бодрствуют, другие чуть смежили глаза. По круглые сутки — в оба, но ночью и днем «Товсь!».

Это море не спит. Военное море. Даже в полночный штиль слышны на песке шаги прибоя. Осторожные шаги пограничника. А когда в черноте море сольется с небом, по воде, по пляжным буям ударят голубые мечи…»

Вот так примерно я написал бы сочинение на вольную тему о море, о моем море, которое я неожиданно открыл в своем самом первом боевом походе.

И еще я рассказал бы о том, как моряк ждет берега. Даже Валерий уж на что мореман и то не скрывает нетерпения — бинокль как прилепил к глазам.

Мы уже продрогли — сейчас бы в кубрик. Но какой же моряк откажет себе в удовольствии первым увидеть берег. Не от предков ли это в нашей крови — страстное желание оповестить корабль: «Земля! Вижу Землю!»

До земли, видно, было еще порядочно.

— Сколько писем написал? — словно невзначай спросил Валерий.

— Два, а что?

— Понятно. Домой и девчонке. Не так?

— Так… — признался я. И ничуть не слукавил, потому что письма Борису могли теперь прочитать разве что дельфины. Состарились те письма.

— Два письма — это мало, — сказал Валерий. — После такого похода почтальон идет на почту с мешком писем и с двумя на корабль возвращается.

И вдруг с мостика крикнули:

— Слева по борту венок!

Корабль словно запнулся и пошел самым малым.

— Приспустить флаг! — прозвучала команда.

Да. Это был венок. На маленьком деревянном плотике. И тут кто-то тихо сказал: