Борис Леонов - Солдаты мира

Интересно, что делал Борька в ту минуту, когда матросы услышали сигнал боевой тревоги? А ведь и они и Борька — ровесники, считай, близнецы у матери-Родины. Одновременно крикнули «уа-уа», переступили порожек детсада, школы. А потом вот перед самой казармой Борис взял и отвернул в сторону, чтобы срезать угол в жизни, в биографии. А почему же на головы его ровесников должно упасть больше снега и дождя? И почему на их долю придется больше тревожных, бессонных ночей?

Эти свои соображения я выложил перед Афанасьевым, только в другом, сокращенном виде.

— Как ты думаешь? — спросил я его. — Что выгадывают ребята, которые увильнули от службы?

— Проблемы нет, — добродушно сказал Афанасьев, — таких у нас раз, два — и обчелся.

— Ну, а те, из этих «раз-два»?

Афанасьев задумался и ответил вопросом:

— Что такое локсодромия, знаешь?

По основам навигации, «азы» которой мы освоили еще на берегу, я знал, что локсодромия — это линия на земной поверхности, пересекающая все меридианы под одним и тем же углом.

— При чем тут локсодромия? — спросил я.

— А при том, — пояснил Афанасьев, — что на карте, составленной в специальной проекции, эта самая локсодромия изображается прямой линией. А Земля-то круглая… Смекаешь? Вот тем самым, которых «раз-два», кажется, что в жизни, чтобы достичь цели, они дуют по прямой, а на самом деле истинное расстояние куда больше. На самом деле — по кривой получается…

Наш корабль возвращался в базу. Здесь, в своих водах, море как-то подомашнело. Мы с Валерием стояли на верхней палубе и смотрели на горизонт. Нет, поговорка не права: не море красиво с берега, а берег красив с моря. Особенно если долгое время лишь волны да ветер вокруг.

Море… Море… Море… «Всюду, куда только достанет взгляд, — живая, пенящаяся равнина». Так пишут в книгах. Нет, море не широкое, оно — круглое. С палубы отчетливо видишь, как поката наша Земля. Был бы не острым киль, так и покатились бы, заскользили в сторону, словно на санях по разъезженной дороге. Сколько отсюда до Москвы, если добираться до нее водным путем на нашем эскаэре? В шлюзы вошли бы запросто. И по Москве-реке до парка культуры. Или ошвартовались бы у Каменного моста. Оттуда до старого здания МГУ рукой подать. Здравия желаю, товарищ декан! Так, мол, и так — прибыл доложить, что за время нашего дозора никаких особых происшествий не случилось, можете спокойно учить будущих журналистов. А мы постоим на вахте. И за некоторых других постоим — под ветром, под дождем, — не сахарные, не размокнем.

Декан, конечно, меня не вспомнит. Мало ли «неудов» было выставлено за сочинение. Подумаешь, моряк — золотые якоря. Вот так, может быть, через пяток лет, глядишь, и космонавт объявится — из тех, кто схватил «пару», будучи абитуриентом факультета журналистики. «А я ведь как в воду смотрел, — скажет декан, — ваше призвание — космонавтика. Скажите спасибо, что вовремя остановил вас от неверного шага».

Да что и говорить — мало ли нас, стоявших тогда перед списком отчисленных, как перед приговором, пройдет когда-нибудь мимо заветных ворот, улыбаясь наивности детских лет. Я не знаю, вернусь ли я к тем воротам с чувством десятиклассника, хватающего за хвост уже изрядно общипанную жар-птицу, — не знаю, но сейчас на корабле мне хочется одного — снова набело написать сочинение, из-за которого не попал в МГУ. Так после школьных каникул старательно укладываешь портфель, истосковавшись по учебникам и тетрадям. С каким старанием выводишь первую строчку на чистой, незапятнанной странице! И на душе — солнечный первосентябрьский день, еще не омраченный плохой отметкой в дневнике или придиркой учителя.

Очутиться бы сейчас в строгой тишине университетской аудитории, сесть за стол налегке, без шпаргалок, и написать просто так — на вольную тему. И назвать сочинение, допустим, «Мое море». Да, именно, «мое!». Море настолько большое, что его хватает на всех, и у каждого оно — свое. Но я совершенно убежден: чтобы увидеть море настоящее — его нужно открыть, как новую землю, хоть и парадоксально это звучит. А начал бы я сочинение так:

«Привет вам, всем любящим море! Вам, томящимся в душной очереди у окошка железнодорожной или авиакассы. Вам, терпеливо сидящим в купейных или плацкартных вагонах, вам, бесстрашно взирающим из самолетных иллюминаторов на белоснежье расстеленных внизу облаков. Пункт назначения — море. Через сутки, через час оно встретит синим увлажненным взглядом, дохнет ласковым бризом, обнимет живительной свежестью. И в минуту долгожданного свидания (один раз в году!) человек наконец-то ощутит себя человеком.