Борис Изюмский: Призвание

Не удивился Волин и тому, что Анна Васильевна не сразу вчера прибежала, а пришла сейчас, после беспокойной ночи, — это было видно по ее глазам, утомленным бессонницей.

— Ну, знаете, Анна Васильевна, — вдруг сердито произнес Борис Петрович, поднимаясь из-за стола и прохаживаясь вдоль кабинета, — если каждый воспитатель будет так легко уязвим, как вы, немногого мы добьемся! Да мало ли у наших юнцов и поступков, порой неумных, и шуток грубых, и невоспитанности, заставляющих нас возмущаться, наказывать, объяснять, — кто же за нас это делать будет? Но если при первых же неудачах мы начнем отказываться от работы, впадать в черную меланхолию… — он остановился, поглядел на склоненную голову молоденькой учительницы, прогнал с лица появившуюся было добрую улыбку и жестко закончил, — не надо было идти в школу!

Подумал: «Не слишком ли я?» И решил: «Нет, — сейчас ей надо сказать эти жесткие слова!»

…Он снова сел в кресло, напротив Анны Васильевны, и продолжал, терпеливо разъясняя:

— Мы должны быть выше мелких уколов самолюбия, не переживать все так болезненно. Да, Балашов грубиян, невежа. Но почему же вам следует на всех остальных распространять свою немилость? Разве мы имеем право быть мстительными? И не наша ли обязанность этого же самого мальчишку Балашова сделать человеком?

Борис Петрович подался вперед и с отеческой улыбкой посоветовал:

— Больше терпения, товарищ преподаватель! — Он замолчал, решая, — можно ли сказать еще об одном, от чего всегда предостерегал молодых учителей решил — можно:

— Я сейчас подумал, Анна Васильевна, и о такой для нас опасности: знаете, как вредно бывает, если учитель возомнит о себе: «Какой я талантливый, незаменимый, особенный!» Правда ведь?

— Правда, — освобождаясь от какой-то тяжести, подняла голову Анна Васильевна, — я как раз вчера у Горького прочитала: «Ничто не умерщвляет душу так быстро, как жажда нравиться…» Только я не думаю, что незаменимая, талантливая.

— Да я это и не о вас, а вообще о типах таких самоуспокоившихся, — оказал Волин и улыбнулся уголком рта.

«Значит, ничего непоправимого не произошло? — радостно подумала Анна Васильевна. — А я то металась, искала, что же делать. Да, быть требовательнее к себе, вот что!»

И будто подтверждая это, Борис Петрович уверенно сказал:

— Главное — трудиться, не покладая рук, не гнушаясь черновой работой, заботиться не о внешнем эффекте, а о пользе дела. Любить школу, а не себя в школе. Вы знаете, — доверительно, как равной в житейской мудрости, сказал Волин, — звания героев на войне получали не те, кто вожделел о золотой звездочке, а те, кто думал лишь о благе Родины… Вот оно что…

Борис Петрович поднялся и, подойдя к вставшей Анне Васильевне, мягко проговорил:

— Все будет в порядке!.. — У него едва не вырвалось: «доченька», но он во-время удержался и, пожимая ей руку, предложил:

— Вы бы пришли в воскресенье к нам в гости. И жена, и дочь — все мы будем рады.

— С удовольствием, — зарделась Анна Васильевна и стала похожа на ученицу, которую похвалил учитель.

— Вот и хорошо, — обрадовался Борис Петрович, — так ждем вас…

Тихо прикрыв дверь кабинета директора и оставив за ней чем-то расстроенную учительницу, Сергей Иванович пошел коридором школы, разглядывая на стенах рисунки из пушкинских сказок, аквариум у окна.

Особенно много было в школе цветов: выставила из кадки свои стрелы солидная драцена, грациозная фуксия неслышно играла колокольчиками, листья колиуса походили на запекшийся сургуч. Цветы виднелись на подоконниках, на полках в простенках, в высоких корзинах.

Кремлева охватило такое чувство, будто после долгих странствий он возвратился в родной дом, где было и все знакомо и вместе с тем произошли заметные перемены.

Он шел сдержанный, подтянутый, а внутри все пело: «Здравствуй, любимая школа! О тебе мечтал все годы войны, тебе сохранил верность. В окопах, перед боем представлял этот час возвращения… Путь лежал через астраханские пески, кубанские плавни, через минные поля и штыковые атаки. Но прошел, прошел через все это, чтобы еще более щедро отдать детям свое сердце, свой разум и силы…»

Голосисто запел звонок, и звуки его радостно отозвались в сердце Сергея Ивановича. Этот звонок он слышал в завываниях зимних вьюг на фронте. Только тогда звук его казался торжественным, обещая, что еще придет желанное время любимого труда…

Школьный звонок! Почему ни один поэт не воспел его?