Александр Андреев - Спокойных не будет

Аркадий надвигался на него медленно, седой и страшный от высохшего раствора, руки, полусогнутые в локтях, подрагивали, лицо затвердело, и неизвестно было, что он может сделать с этим человеком. Я кинулась навстречу Аркадию и уперлась руками ему в грудь.

— Не надо, прошу тебя, Аркадий, не надо. Остановись! — Он, как и тогда, ночью, на берегу, отшвырнул меня, словно щепку.

Фер Лыков рядом с ведром увидел сперва тяжелые ботинки, затем, выпрямившись, столкнулся с Аркадием лицом к лицу. Фердинанд глупо улыбнулся и, покачнувшись, что-то пробормотал, весело извиняясь. Жирная спина его, поджаренная на солнцепеке, отливала фиолетовым блеском.

— Повернись,— сказал Аркадий глухо.

— А зачем? — Фер все еще улыбался.— Пожалуйста.— Он неловко переставил ноги, покачнувшись.

Аркадий толкнул его в спину.

— Пошел вперед.

— Куда?

— Иди, иди.

— Позволь, куда ты меня тащишь? Я не хочу! И не щиплнсь, мне больно...

— Еще больней будет,— пообещал Растворов.

Я опасалась, что он, дав волю гневу, сотворит что-нибудь с Лыковым, и пошла вместе с пими.

Аркадий отвел Лыкова подальше от площадки, заслонился от взглядов ребят стволами берез.

— Где напился? — спросил оп.

Чтобы не качаться, Фер обнял березу.

— Я не напился. С чего ты взял?

— От тебя за версту несет! Листья пожелтели от твоего ядовитого смрада. .

Лыков запрокинул голову.

— Чего врешь? Листья-то зеленые. Шалишь, брат, не обманешь...

— С кем ты пил?

— Один, клянусь Зевсом-громовержцем! — Он долго выговаривал эту сложную клятву заплетающимся языком.— Один, честное благородное слово! И вообще, один я на этой земле...— Щекастое лицо его приняло плаксивое выражение: он жалел себя.

— Тебе о сухом законе известно что-нибудь?

— Мне ничего не известно, Кадя,— жалобным голосом ответил Фер.— Меня не не спрашивают, когда принимают законы...

— Не смей называть меня Кадей! — вскрикнул

Растворов, почему-то покосившись на меня; он, должно быть, отказывался от этого имени, как от клички, связывавшей его с прошлым.— Иди собирай свое барахло.

— Какое барахло? — На круглом лице замелькали розовые ресницы.— Зачем?

— Улетишь в Москву. Из комсомола исключим. Из института отчислят.

В младенческих глазах Фердинанда обозначился испуг:

— Как в Москву? Я не поеду.

— Поедешь. Ты будешь пьянствовать, разлагать бригаду, а мы станем мириться с этим? Нет! Ты думаешь, я не хочу выпить? Я умею это делать с успехом, ты знаешь.— Аркадий все более распалялся.— Но закон есть закон. Он для всех одинаков. Ты преступил его, предатель. Пошел вон отсюда! Собирайся!..

Фер Лыков, не отделяясь от березы, сполз по стволу вниз, захныкал.

— Не пойду, что хочешь делай со мной, не пойду. И не уеду я отсюда... Мне без института жизни нет, отец живьем съест.— Он схватился за грязные штаны Аркадия.— Не говори никому, Кадя, прошу тебя! Век не забуду...

Растворов сломил гибкую ветку, содрал с нее листья, и я услышала лишь, как она просвистела, рассекая воздух. Он вытянул Лыкова вдоль спины. Сперва у меня захватило дух, точно хлестнули меня. Но когда Фер, тихо взвизгнув, неуклюже подпрыгнул, я не удержалась и прыснула.

— Ты что, драться? — Лыков вытаращил глаза.— Не имеешь права!

— Иди искупайся,— Аркадий теснил его в сторону реки.— Иди, говорят, а то еще раз ожгу.

— Вода холодная, я простужусь.

— Ни черта с тобой не сделается. На тебе жира, как на тюлене.

— Я плавать не умею,— упрашивал Фер, спускаясь с берега.— Утону.

— Не утонешь. По закону физики тебя глубина не примет. Лезь.

Лыков поежился.

— Боюсь...

— Ничего, я тоже полезу. Обмыться надо.

Аркадий толкнул Лыкова в реку, затем прыгнул сам. Я знала, какая опаляюще ледяная вода в Ангаре, и поежилась, глядя на них. Глаза Фера остановились, а рот приоткрылся — крик как бы застыл в груди. Он зацепился за камень, чтобы не унесло течением, Аркадий не выпускал его на берег. Он взял Лыкова за ухо и несколько раз окунул головой в волну.

— Не пей, если не велят, не безобразничай, слушайся старших, если своего ума нет! — приговаривал он.— Вот так тебя, вот так!.. А теперь вылезай, скотина. Беги на площадку и работай за троих!..

Фер выбрался на берег, тело его, обожженное водой и солнцем, горело. С брюк стекала вода. Он направился на причал.

— Надень рубашку, а то сгоришь! — крикнул ему Аркадий. Он тоже вылез, стал растирать ладонями грудь.

— Разве ж так можно, Аркадий?..— начала я. Он оборвал меня, огрызнувшись: