Александр Андреев - Спокойных не будет

На берегу в свете прожекторов я увидела среди ребят Алешу. Они сгружали с машины деревянные брусы и укладывали в штабеля.

— Алеша! — закричала я еще издали.— Алеша!

— Что случилось?

— Там! — Я взмахнула рукой в сторону выступа скалы, в темноту.— Там... Аркадий Растворов с Еленой. Беги скорее!..— От распаленного дыхания у меня жгло в груди.

АЛЁША. — Бежим, — сказал я.— Покажешь, где они.— Я схватил Женю за руку и повлек за собой. Она вырвалась: не могла бежать, села прямо на щебенку.

— А Петр? — спросила она, задыхаясь.

— Его здесь нет.— Я бросился от котлована на дорогу. Лампы устилали землю розовым дрожащим светом. Передо мной качалась моя черная, удлиненная тень. В полосу света вошла большая машина. На подножке ее, держась рукой за дверцу, стоял Петр Гордиенко. Спрыгнув, он загородил мне дорогу.

— Куда ты?

— Беги за мной! — крикнул я. Он не стал спрашивать о случившемся, все понял и устремился вперед, обгоняя меня.

Трифон, увидев нас, бегущих, тоже сорвался с места, гулко бухая тяжелыми ботинками по каменистому обрыву.

За выступом скалы, мы увидели расплывчато, неясно два силуэта, впечатанных в тусклый блеск реки. Одно неосторожное движение, еще шаг — и слитые воедино два человека, две жизни сорвутся и канут в пропасть, в черное и яростное клокотание реки. Петр на мгновение приостановился, закричал пронзительно:

— Стой! Не смей!

Две фигуры в отдалении разъединились. Одна метнулась от края обрыва влево, вторая осталась на месте.

— Петр, он страшно сильный,— предупредил я.

— Не боюсь.— Петр задыхался от бега, от прилива ярости.— Не подходи, я один.

В небе, точно порывом бури, сорвало облака, кинуло прочь, в кромешную темень, скопившуюся у горизонта. И обнажился месяц, большой, белый от накала. Хлынуло неживое слепящее сияние, окатило землю: проснувшись, закружились легкие хороводы света и теней. Волосы занялись белым студеным огнем, закудрявились прозрачным дымом. Брызги на воде взлетали светлыми холодными льдинками.

Аркадий Растворов и Петр Гордиенко стояли на некотором расстоянии друг от друга с бледными, неживыми лицами. Аркадий, сделав шаг, раскинул в стороны руки, ладонями вперед — показывал, что в руках у него ничего нет. Петр тоже шагнул и тоже показал ладони. Неверно переставляя ноги, Аркадий споткнулся о камень, выровнялся. Оскалив зубы, коротко и дико вскрикнув, схватился за ворот своей рубашки, рванув, полоснул ее до самого низа. Петр, невольно заражаясь, распахнул рубашку на себе.

Я онемел, наблюдая этот внезапный и страшный поединок. Я даже не успел ничего предпринять, предотвратить, как они сблизились вплотную.

— Останови их! — крикнула Женя, подбегая. Я не стронулся с места, словно парализованный.

Аркадий и Петр стояли лицом к лицу. У меня шевельнулись и встали волосы на затылке. Пауза длилась одно мгновение. Вдруг Аркадий легонько, чуть-чуть, оттолкнул Петра плечом в грудь, Петр ответил тем же. И они разошлись. Растворов, ломая кусты, пропал в зарослях, мелькнули белые крылья распахнутой рубашки и исчезли.

Петр покосился вниз, на скачущие по камням волны, и смахнул со лба пот. Елена подошла к нему, произнесла обняв:

— Прости!.. Все это из-за меня.

— Все в порядке, Лена,— ответил оп.

Примчался Трифон, остановился, озираясь.

— Где он? Ушел? Эх, опять опоздал!.. Ничего, в другой раз!..

За Трифоном, не сразу, исподволь, подтянулись плотники обеих наших бригад. Так, всей толпой, мы и двинулись к поселку, объятые нестерпимым струящимся пламенем месяца.

ЖЕНЯ. Отряд выстроился на площадке вблизи палаток лицом к Ангаре. Было по-утреннему свежо, солнце еще не поднялось и не накалилось, а с реки тянуло прохладцей. Мы стояли и поеживались спросонок от непривычной рани. Справа от меня переминалась с ноги на ногу Эльвира Защаблина, обутая в кеды, ресницы ее дремотно слипались, и она неестественно округляла глаза.

— Я побаиваюсь, Женя,— сказала она, изредка постукивая от волнения зубами.— А вдруг не так что сделаем, там ведь соображать надо. Лучше бы на кухне остаться...

Я подтолкнула ее локтем.

— Не скули.

Слева над моим виском нависала спутанная борода Аркадия Растворова. Лицо иссиня-бледное, измятое, осунувшееся, точно он перенес тяжелую болезнь. Я притронулась к его руке и спросила шепотом:

— Ну и чего ты добился своей вчерашней выходкой?

— Ни черта я не добился,— Он резко вздернул плечо.— Да и глупо думать, что можно таким способом чего-то добиться. Атавизм — цепляться за то, что ушло навсегда и безвозвратно. Пошло. Воинственно махать кулаками после драки — первый признак бессилия и поражения. С этим надо смириться, как с неизбежным. Да и мстительный огонь погас. Если бы тогда, сразу, я ее встретил, возможно, она не была бы здесь, а я был бы в этих же краях, только в иной обстановке. Хорошо, что не встретил... Всю ночь не спал, шлялся по берегу один, как привидение. Все думал, думал... о себе, вообще о жизни. Не мог отделаться от стыда. Стыд просто жег... от поражения, что ли? Или после совершенной глупости...— Он помолчал, глухо прокашлялся, вздохнул, борода его приблизилась к моему уху.— Ты извини меня, Женя, за вчерашнее... За грубость... Не могу обуздать себя. Давай забудем это.