Василий Еловских - Вьюжной ночью

— У деда Андрея на покосе кто-то кнут свистнул, — сказал Колька.

— А что он рот-то разевал. Неужели не видел?

— Нет, грит. А у тетки Дуни Фоминых опять ведерко увели из садика.

— Бабка говорит, скока вор ни ворует…

Мужик повернулся, положил связку железяк на землю и вдруг начал быстро спускаться, навстречу мальчишкам. В его резких шагах, набыченности и во всей напряженной воинственной позе чувствовалась злоба. Санька с Колькой остановились, не зная что делать — идти вперед, стоять или повернуть обратно.

— Вам какого черта надо, а?! — крикнул мужик.

И побежал. Точнее, хотел показать (это было видно), что бежит, стараясь догнать мальчишек и крепко всыпать им. Но кто его знает: пока хочет показать, а потом и на самом деле наподдает.

Мальчишки припустили с горы, к речке, к тыну. Удочка у Саньки зацепилась за высокий камень (камни почему-то всегда оказываются под ногами, когда шибко спешишь) и — хрясь, вместо одного стало два удилища. Он дернул и порвал леску. Это рассердило его, и Санька остановился. Что хочет этот мужик? Кто он такой и что несет? И уж не думает ли избить их? Еще чего не хватало!

Но мужик опять поднимался в гору, и его согнутая спина выглядела усталой и злой.

Санька смотал порванную леску и недовольно сплюнул. Все, конец! Да и не будешь удить с обрубком: для рыбьей мелюзги, которая без конца хватает насадку, удилище нужно прочное, гибкое. Возле устья Шайтанки голым-голо — камни, гальки, песок да дерно, и надо пройти по берегу Чусовой с километр, через пустырь, луг, болотнику, только после этого начнется тальник с тонкими прутьями, по-уральски говоря, вицами, которые можно использовать для удилища. Это значит, туда километр, оттуда километр — ого!..

— Слушай, я щас тоже думаю, что он что-то стибрил, — сказал Колька. — А то чего бы это он так здорово злился.

— Пойдем на гору. Поглядим, куда он пойдет. Рыбачить я уже все одно не смогу.

— Я дам тебе свою удочку. И будем по очереди.

— Да нет.

— Так ты не пойдешь?

— Ну, сказал же.

— Тогда и я не пойду.

Сюда Колька не ходил рыбачить в одиночку, и на то были причины: край все же не свой, могут напасть чужие мальчишки. Пустынно здесь, голо и вода тоже какая-то пустынная. Скучно, тягостно одному.

Действительно ли верил Санька в то, что перед ним вор? Сперва верил и не верил, было больше любопытства, а сейчас вот уже и верил вроде бы. Более того, сейчас ему хотелось верить, он желал этого.

Мужик опять повернулся, нехотя остановился и сердито поглядел на мальчишек. Но те шли не туда, куда он сам: ему — на запрудную окраину, вправо от церкви, а мальчишки шагают к домам, что слева от церкви. Но ребята только делали вид, что идут туда. Мужик еще раза два повернулся, что-то все же тревожило его.

Санька сорвал сухую травинку, пробивающуюся между камнями, пожевал, — «никакого скусу», как говорит бабка Лиза. Тьфу! Он усмехнулся. Ему нравилось собственное упрямство.

А Колька мечтал… Как он любит мечтать! Засыпает — мечтает, пробудился — мечтает, сидит у заводи с удочкой — мечтает, идет в школу — всю дорогу мечтает, вот такой он. То представляется ему, как он попал на далекую планету и учит грамоте тамошних дикарей, а их кровожадного вождя садит в тюрьму. То воображает, что он — путешественник, пробирающийся по глубинам джунглей (о них так занимательно рассказывала учительница), или — это уже куда скромнее — лучший боктанский баянист, послушать которого бегут со всей округи. Но чаще всего он — изобретатель. Он создает чудную машину: включишь ее — и вся рыба притягивается к Колькиной заводи, хоть ведрами черпай. И он черпает, а потом раздает знакомым и незнакомым — бери, кто хочет. А после того, как учитель рассказал о земном притяжении, захотелось Кольке изобрести аппарат, уничтожающий это притяжение. Повесишь его на спину и поднимай себе какую хочешь тяжесть, на всех спортивных соревнованиях победителем будешь. Конечно, поначалу никто ничего не поймет, а потом, к общей радости, он раскроет свои секреты.

Сейчас Колька мечтал о том, как они с Санькой разоблачат вора (мужик этот, пожалуй, вор все-таки), и о их смелости, о их находчивости разговору будет в школе — ууу!.. Колька поежился от удовольствия.

Забравшись на вершину горы, мужик зашагал через пустырек к самой большой запрудной улице под названием Тайшонка. Никто в поселке не знал, почему Тайшонка называется Тайшонкой. Предание гласит, что предки жителей этой улицы — крепостные из Тульской губернии — были когда-то давным-давно проиграны в карты горнозаводчику Демидову и угнаны силой на «огнянные заводы». И даже представить себе невозможно, каким бесконечно длинным показался им путь до Урала, на повозках, с детьми и скарбом и каким страшным выглядел в их глазах завод с его огнем, грохотом, чадом и дымом.