Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

— Зато твоего там на бо́льшую сумму.

— Мне ничего не надо.

— Мне тем более.

— Ну вот и договорились.

— Вот и отлично.

Идут себе ребята, переругиваются, «волей играют». Улицу прошли, две — хорошо идут, налегке. Народу на улице много, морозец прижимает, все торопятся, мы тоже.

— Это просто глупо, — наконец говорю я и останавливаюсь. Оба смотрят на меня недовольно, каждый считает, что другого надо наказать. Конечно же, главное — принцип, а не зарплата, доставшаяся ценой двухмесячного труда и собачьей жизни.

Я поворачиваюсь и иду обратно. Портфеля нет. Один след трехполозный остался на краю тротуара, да чья-то подошва отпечаталась посередине.

…Слабо тренькает наш телефон, стоящий на тумбочке возле моего диванчика. Женя поворачивается и смотрит на меня. Я беру трубку. Валера закуривает.

— Здравствуйте, — слышу я глуховатый невыразительный женский голос.

Я отвечаю.

— Это Галя звони́т. А Коля там?

— Одну секунду, Галочка… — я смотрю на ребят и прикрываю микрофон рукой. — У нас Коля есть?

Слободсков, не поворачивая головы, протягивает руку за трубкой, но Капленок его опережает.

— Галочка, разве можно так мучить? — заявляет Женя с такой заботой, что я содрогаюсь. — Где ты? Что ты?

Знакомство завязалось. Сколько их уже было телефонных разговоров такого рода… Звонят девицы с какого-нибудь дежурства, чтобы быстрей прошли пустые часы. Звонят и любительницы мужского общества, в расчете поужинать за чужой счет и сбежать. Звонят и разъяренные или потерянные дамы, отыскивая следы ускользающих подонков. Много всяких женщин атакуют гостиничные номера по самым различным поводам. Поэтому мы с Валерой вполуха прислушиваемся к болтовне Капленка, ожидая, что болтовней все и кончится. Как обычно. Однако мы вдруг слышим:

— Галочка, где я тебя встречу? Театр… у третьей колонны? Прекрасно. Я выхожу.

Капленок кладет трубку, лицо его посветлело, хотя и пытается он придать ему полусонное выражение.

— Ты что, и вправду пойдешь? — спрашивает Слободсков.

— Пожалуй, схожу.

— Если задержишься, позвони, — говорю я.

— Я не собираюсь задерживаться. Если что, мы сюда придем.

— Нужна она здесь больно, — ворчит Слободсков.

Женя молча одевается и уходит.

— «У третьей колонны», — продолжает Валера, открывая форточку. — Да он только высунется из-за нее, вся площадь перед театром сразу опустеет. Его фотографии нужно на сахарницу ставить, чтобы дети сахар не трогали.

Ну, это несправедливо. Женя симпатичный мужчина, да и сам Слободсков это понимает. Говорит, лишь бы красиво было сказано. Мне иногда кажется, что поступки его, порой, идут от смачной фразы.

Уже час мы сидим с Валерой молча и глядим в сторону телевизора. Нам не хватает Капленка. Он своим присутствием устранял какую-то неловкость между нами. И вот теперь он ушел.

Не в первый раз мы останавливаемся даже в этом номере, но в первый раз я не чувствую себя затравленным, выдавленным сюда степной тоской. И я знаю, в чем дело, — у меня есть Аня, хотя я и думаю о ней наполовину с грустью. Она уже живет во мне, как, наверно, тот божок в душе древнего человека, не позволяющий ему быть одиноким в лесу.

С высоты этого города наш Каменогорск представляется далеким и даже заманчивым. Каждый из нас становится здесь ближе к той жизни, которой он жил раньше, находки и потери здесь оцениваются несколько иначе, без спешки, вызванной давлением тоски.

Аня не выходит у меня из головы, но вот только сейчас я понимаю, что она вписывается во всю мою жизнь, во все окружения, которые когда-либо были у меня. Чувства чувствами, но трезво мыслить я уже где-то научился. Поэтому я пытаюсь представить ее матерью моих детей и принять ее в этом качестве. И у меня это получается. И я отбрасываю свою практичность, уже исчерпавшую себя, и отдаюсь теплу, навеваемому мыслями о ней. Я люблю ее, и, судя по всему, моя практичность тоже в ее власти, поэтому я готов рассудить эту практичность как маленькое предательство.

По коридору гостиницы мимо наших дверей прошла компания, громко переговариваясь, и я ловлю себя на том, что слышу почти всех проходящих. Я все время жду. Жду в равной степени того, кто, войдя, разрушит наше песочное счастье, и того, кто превратит непонятные нам самим мечтания в реальность.

Наш номер находится недалеко от стола дежурной по этажу, поэтому я в который раз слышу ее неприятный громкий голос:

— Гостей разрешается принимать до одиннадцати часов.