Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

— Здорово. Что случилось?

— Семен отравился.

— Сколько ни пить всякую дрянь, — говорю я.

— Да нет, — кричит Макаров, — он специально. Решил покончить с собой. Посмотрел вчера фильм по телевизору про декабристов, как его… да, «Звезда пленительного счастья» и что-то так расчувствовался… Только вот не пойму, как он в больницу попал. Меня дома-то не было.

— Так он в больнице?

— Да. Вот я тебе и звоню. Ты бы приехал, навестил как-нибудь. Все по-человечески будет.

— Он что, в очень тяжелом состоянии? — спрашиваю я.

— Дела не так уж плохи, не обязательно ехать срочно. Приедешь, расскажу подробнее.

Положив трубку, я с досадой выругиваюсь про себя в адрес Валтурина, затем начинаю раздумывать, все больше волнуясь. Есть, значит, у Семена живая ткань в душе, если она задета вот таким образом. Ясно одно. Надо быть кем-то до конца. Жизнь не любит половинчатости. Но, если уж ты решил сменить ипостась, то менять нужно тоже до конца.

Во вторник я вырваться с работы не смог и появился в Каменогорске только в среду. Купив по дороге продукты для передачи в больницу, я зашел домой, чтобы переодеться, и застал там Макарова в весьма веселом расположении духа.

— Что у вас тут стряслось? — спрашиваю я с порога.

— Да смех один, — улыбается Макаров. — Съел тут Семен какую-то отраву и сел ждать смерти. Пока ждал, видно, подумал получше или испугался. Сам знаешь, какие у него нервы потрепанные. Короче говоря, он сам позвонил в «скорую помощь», да еще наорал на них, чтобы быстрее приезжали. В больнице его вычистили и все дела. Через два дня будет дома.

— Он уезжать-то не передумал?

— Кто его знает. Скорее всего, у него денег на билет нет. А увольняться он увольнялся.

— Ничего. Мы ему поможем.

— Я согласен.

В больнице я натыкаюсь на аккуратно сложенный кукиш. Валтурин с синим лицом в огромной полосатой спецовке смотрит на меня каким-то живым взглядом, как будто в вагонном окне после безликой пестроты он увидел нечто интересное.

— Во! — говорит он и скрипит зубами. — Подождет старушка. Успеет еще прибрать к рукам. Я еще молодой.

— Семен, ты прямо как мальчик, — выговариваю я. — Раз повезет родиться, и то не знаешь куда себя деть. Уж тебе-то положено это знать.

— А ты-то знаешь? — зло спрашивает Валтурин.

— Догадываюсь.

— Вот что, давай не будем.

— Действительно, на кой черт ты мне сдался, — обозляюсь я.

— Ну, ну, ладно, Серега. Знаю я тебя. Я тут столько передумал.

— Ты билет на самолет купил?

— Я остаюсь здесь.

— Но ты же уволился?

— Устроюсь в другую организацию.

— Езжай ты, Семен, домой, — говорю я устало. — Дома обогреешься, перестанешь жить на износ, все у тебя войдет в норму.

— У меня и так все в норме.

— И поэтому ты здесь?

Семен отворачивается.

— На вот, молока тебе принес, — вытаскиваю я бутылку из портфеля. — Не знаю, что тебе можно, что нельзя.

— Мне все можно. Я сильно хочу есть.

В ближайшую субботу мы с Макаровым провожали Валтурина. Приятели Семена не смогли его сопровождать, а самого Семена мы постарались сберечь. Недовольный, но трезвый, он прощался с нами, и я чувствовал легкую утрату. Ничего не поделаешь, он тоже маленькая частица моей судьбы. Частица опасная, тяжелая, иногда смешная, а иногда трагичная.

В аэропорту тихо и безлюдно. Редкие пассажиры и встречающие переговариваются негромко, сидя в мягких креслах. Мы со Слободсковым тоже сидим и смотрим на летное поле, где стоят два лайнера. Чуть в стороне на подставке лежит разобранный вертолет, и пассажиры, выходя на посадку, частенько и с тревогой посматривают на него. Он мешает им верить. Психология.

Мы поджидаем знакомую Семена, которую ни он, ни мы никогда не видели. Слободскова я пригласил с собой за компанию, чтобы не было скучно. Ему все равно делать нечего, и я уже отвык что-либо предпринимать в одиночку. Новая привычка. Только среди людей я чувствую себя спокойно, работаю я или читаю только в сопровождении радио, магнитофона, шума разговора и движения вокруг. В противном случае мне чего-то не хватает, и я не могу сосредоточиться. Раньше все было наоборот.

— Как там Тамара Ивановна себя чувствует? — спрашиваю я Валерку.

— Нормально, — говорит он, думая о своем. Аэропорт всегда располагает посмотреть на свое житие-бытие как бы с высоты птичьего полета и, что называется, подбить бабки.

— Вчера Вику видел, — навожу я Слободскова на нужный разговор. — Первая поздоровалась.

— Ты насчет Антона интересуешься? — спрашивает Валера. — Когда я появился в поле зрения Тамары, она была на стадии раздумий. Мы побеседовали с ней раза два, не больше. Только, говорит, я взялась за него как следует, он сразу распался и заныл. Ноет и ноет.