Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

— Совсем кто-то обнаглел, — взываю я возмущенно к публике. — Мой костюм до того своим считают, что даже не затрудняются очищать карманы. Какого черта, чья дама?

— Какая, ну-ка покажи, — просит Макаров. Он крутит фотографию и видно, что в первый раз.

— Твоя работа? — спрашиваю Валтурина. Тот молча протягивает руку за снимком.

— Ты ведешь себя, как свинья, — говорю я спокойно. — Ты зачем мой костюм износил?

Макаров весело заливается в своем углу.

— Ладно крохоборничать, — зло кричит Семен. — Подумаешь, надел пару раз.

— Ты мог бы и у меня спросить хотя бы. Я бы тебе дал. Но почему так-то? Я его для тебя что ли покупал?

— Все. Хватит ныть, — резко обрубает Семен. — Разоряешься так, как будто у тебя детство украли. Ты, Серега, ведешь себя иногда, как баба.

Я смотрю на Валтурина и пытаюсь раздавить его взглядом, как Корольков. Но он и без меня резко переходит к состоянию крайнего заискивания. Сгоревший, думаю я, человек. Тридцать его лет спокойно потянут на пятьдесят, да и по виду ему не меньше. Он что-то мямлит, и я с трудом заставляю себя понять, что он хочет сказать.

— На вот, почитай, — говорит Семен и протягивает мне письмо.

— Я чужих писем не читаю.

— Но я очень прошу, — гнется Валтурин.

Мне очень неприятно, но, морщась от его унижения, беру письмо и читаю с пятой строки на десятую. Письмо хорошее, к моему удивлению, очень человечное и ласковое. Кто-то просит Семена встретить ту самую Анну, которую я нашел в кармане. Она приезжает в Каменогорск по распределению.

— Ну и что? — спрашиваю я.

— Понимаешь, какая история, — мнется Валтурин. — Мой отец воевал вместе с ее отцом. Эту Анну я и сам никогда не видел. Родители переписывались, поэтому я знал только, что она существует и что моложе меня. Теперь она сюда приезжает и будет жить здесь, в городе. Представляешь?

Чего ж тут непонятного. Когда все вплоть до лица пропито, скучновато становится перед памятью отцов.

— И что же ты хочешь предпринять? — спрашиваю я Семена.

— Я хочу уехать отсюда, — говорит он торжественно. Голос его крепнет. — Брошу пить, обзаведусь семьей. Короче говоря, заживу заново.

— Благими намерениями… — бормочет в углу Макаров и похохатывает под нос, покачивая головой.

— Ты что, мне не веришь? — зло спрашивает Валтурин.

— Какая тебе-то разница, верю я или нет? — отзывается тот.

— Разница большая.

Макаров опять посмеивается, раскручивая леску. Я и надеяться не смею, что Валтурин уедет отсюда. Это будет большая радость, подарок судьбы.

— Так вот, Серега, — командирским голосом обращается Семен. — Я уезжаю на этой неделе, а Анна будет через неделю. Я очень прошу тебя ее встретить. Как друга прошу.

От последних слов меня передергивает.

— Сам встретишь, — говорю я и встаю.

— Сере-е-га… — тянет Семен, затем кричит: — Человек ты или нет?

— Никуда ты не уедешь…

— Я уже заявление написал и матери телеграмму отправил, — выпаливает Валтурин.

— Серьезно?

— Вполне.

Я вздыхаю, беру фотографию и кладу обратно в карман.

— Договорились, встречу, — соглашаюсь я.

Семен кладет мне руку на плечо.

— Только чтобы все было… понял, да? — спрашивает он. Я смотрю на него удивленно. — Ну, ну, не обижайся. Я знаю, все будет в порядке. Поэтому и прошу именно тебя.

— Так-то оно так, — говорю я Макарову. — Но с другой стороны, с каких это пор мне стали доверять девушек в расчете на полную гарантию?

На кухне шипит закипевший чайник, и Семен идет туда. Надевая пальто, я вдруг слышу с кухни отборную ругань, вой и падение на пол чего-то твердого. Я быстро выглядываю из-за двери и вижу, как Валтурин в бешенстве выталкивает раскаленную электрическую плитку в форточку голыми руками. Плитка за что-то зацепилась, из нее выпал кирпич, а горячая спираль, размотавшись, оказалась у Семена в руках. Еще два замысловатых прыжка с ревом и плитка за окном. Следом летит кирпич.

Плитка у нас, конечно, старенькая. Мало того, самодельная, купленная у частника. Она была сделана из двух кирпичей, с прорубленной канавкой для спирали и уложенных в металлический каркас. Спираль тоже была старая, во многих местах скрученная. Семена, видно, тронуло током, и он волевым решением избавился от плитки, чтобы купить новую.

Я раздеваюсь, и мы с Макаровым перевязываем бинтом руки Семена.

Это все происходило в пятницу. А во вторник меня после обеда зовут к телефону. Голос звучит издалека, но не искажается.

— Кто это? — кричу я.

— Макаров. Здорово.