Валерий Ваганов - На взлетной полосе

Коршунов встречал отдыхающих на пороге своей слесарки. Дел у него было немного, и прислонясь к косяку, стоял, попыхивал сигаретой, просто так, на счастливых людей посмотреть.

Этого человека он заметил сразу, едва только тот подошел к главному корпусу. Что-то неуловимо знакомое было в походке его, манере поворачивать голову — Коршунов никак вспомнить не мог. Среднего роста, человек двигался неторопливо, мельком оглядывая встречных. Белая полотняная кепочка, серый костюм в полоску. Неужели из наших, заводских, подумал Коршунов. Ладони стали мокрыми, и нехорошо застучало сердце. Он торопливо докурил и спустился к себе в слесарку…

И сейчас, в беседке, Коршунов снова увидел его. Он сидел напротив, широко уперев локти в стол, папироса дымилась в отведенной руке. Потом партия кончилась, костяшки бросили, мужчины поменялись местами. Коршунов неожиданно почувствовал его ладонь на своем плече.

— Давно здесь?

— Пятый месяц, — тихо ответил Коршунов. — Я что-то не припомню вас…

— Из литейного я. Сычев фамилия. Неужели забыл?

— Завод большой.

— Возвращаться не думаешь?

— Мне и здесь хорошо. Лес, чистый воздух. Тишина.

Коршунов опустил голову. Вспомнил сразу и литейный цех, и мастера со второго участка, приходил к ним однажды, вроде как опыт перенимать. Покрутился, во все уголки заглянул, а после ушел потихоньку.

— Воздух что надо, ничего не скажешь. — Сычев погасил папиросу и встал, направляясь к выходу. — А твою механику мы у себя применить собираемся…

Коршунов долго сидел, слушая, как стучат доминошники, потом тоже вышел из беседки. Дождь кончился, лес тихо покачивал вершинами. Слабо доносилась музыка с танцевальной площадки, в темной воде покачивались яркие сентябрьские звезды. Он шел, дотрагиваясь ладонью до мокрых стволов, словно прощаясь с ними, после повернул на огни ближе к людям.

На бетонном пятачке кружились пары. Мелодия старого вальса вернула его в действительность. Он сел на скамейку, посмотрел на ярко освещенный круг. Танцевали бухгалтеры и сталевары, шоферы и плотники. Женщинам было, в основном, под сорок, скучный заезд, сокрушался Федя, но вальс был из их молодости, а долго ли все вернуть, лишь закрыть глаза, откинуть голову и кружиться, пока играет музыка… Как давно это было, даже вспомнить страшно, а теперь дети, семья, работа, только и отдохнешь, когда в отпуск вырвешься. И разглаживались морщинки на лицах, ярче блестели глаза. А высоко над ними шумели сосны.

— Что с тобой сегодня? — спросила Коршунова Валентина. — Не танцуешь, по уголкам прячешься?

— А-а-а, надоело.

Она нетерпеливо повела плечами.

— Пойдем, что ли?

— Не хочется.

— Видать, вконец тебя Катька замучила, — решила Валентина и направилась дальше. К ней сразу же подлетел старичок пенсионер, из бодрячков, которым можно дать и сорок, и шестьдесят. Он поклонился Валентине и пригласил. Та губки поджала, но деваться было некуда, не отказывать же на виду у всех. Вымученно улыбнулась и положила ему руку на плечо.

В середине танцплощадки мелькала белая рубашка физрука Феди. Освоился, наконец, и он. Коршунов снова ушел в лес, уж слишком неестественным показалось ему на этот раз отпускное веселье, словно с первого дня все условились о правилах игры, чтобы забыть все, что осталось там, за автобусной остановкой.

В темноте шушукались, временами раздавался звонкий женский смех, потом опять тишина, неясное бормотание. Уберите руку, нет не уберу, ох, какой вы, однако, да, а что?

Было поздно, когда Коршунов подошел к деревне. Редкие огоньки желто светились в окнах, где-то потрескивал мотоцикл, темнота скрадывала расстояние, казалось все совсем рядом, только протяни руку, но вокруг было пусто. Одна дорога, которой не было конца.

Он постучал в окно третьего дома. Дверь открыла Катя.

— А я уж думала, что не придешь, опять на танцах крутишься. Проходи. Петька уснул уже.

Коршунов шагнул в сени, дверь захлопнулась, и сразу же почувствовал ее руки, губы, жарко бормотавшие:

— Что-то ты сегодня невеселый, Миша…

— Скучно у вас.

И снова время остановилось для него, ушли, растворились в лесном тумане дорога, река, далекий завод с гудками и высокими трубами. Осталось лишь маленькое пространство комнаты с белой печью да четкое постукивание старенького будильника.

Ночью Коршунов долго курил. Красный огонек сигареты, вспыхивая, освещал его лицо, крепко сдвинутые брови.

— Ложись спи, — тихо сказала Катя.