Сергей Сиротин - Дальняя пристань

Лениво лаяли собаки, ложившиеся обязательно поперек дорожек и тропинок.

Жизнь текла буднично и спокойно, всплескиваясь лишь по праздникам да тогда, когда, огибая огромные донные льдины, приходил, открывая навигацию, пассажирский теплоход. Местные жители называли его «пиратским судном», называли любя, хотя никто так не обирал население здешних мест, как «деловые люди» с этого четырехпалубного красавца.

Мужское население в поселке не задерживалось, если не считать совсем молодых парней, в основном работающих электриками, связистами, слесарями, да нескольких матросов с допотопного катера.

Но жили в поселке особые люди. Они были легендой местного общества, его гордостью, хотя от них исходили и разные неприятности местного значения. Это — грузчики.

Все, что давали поселок и вся округа, все, что приходило водой и прилетало по воздуху, проходило через их руки. Этими же руками грузилось на суда все, добываемое рыбаками и охотниками, выращенное оленеводами — тысячи тонн рыбы, мяса, тюки со шкурами и даже мороженые куропатки к столу пока еще здравствующих королей.

Большинство зрелых мужчин поселка стремилось попасть в эту привилегированную когорту. Здесь можно было получать иногда даже больше, чем удачливые рыбаки или охотники. Это, во-первых. Во-вторых, грузчики имели неписаное право на приобретение первыми всего того, что перетаскивали на своем горбу (на сей порядок никто не посягал).

Но эти сильные, обветренные, с жилистыми руками люди часто работали месяцами, от света до темноты, и засыпали за столом, не успевая вычерпать тарелку борща, изготовленного хозяйками из консервов Краснодарского крайпищепрома. Они мокли под дождями весной и осенью, мерзли зимой в ожидании запропавших где-то самолетов, и вообще были спасательной командой поселка в любых сложных ситуациях, будь то наводнение, зимний ураган с заносами, авария на производстве или массовая драка в клубе.

Мы выросли, и я, как и многие сверстники, спокойно работал электриком — лазил по столбам, тянул провода, менял в домах перегоревшие пробки.

Но вот однажды… Шло обычное профсоюзное собрание. Собрание в клубе, как это всегда бывает перед путиной. Путина для наших краев — и посевная, и уборочная, вместе взятые. Выступил директор рыбзавода, за ним парторг, сказал свое веское слово главбух, что-то промямлил про расценки старший нормировщик. Председатель собрания начал взывать к сидящим в зале, мол, скажите, как и что думаете:

— Подправьте администрацию, если что не так.

Но по всему было видно — желающих выступать не найдется.

Я сидел в президиуме, в третьем ряду, как-никак секретарь комсомольской организации.

В общем, мне надо было выступить, тем более парторг Александр Иванович пялился на меня и мотал головой в сторону трибуны. Я встал. Говорить не боялся, людей знал, и теперь, подражая парторгу, я сослался на текущие в мире события, а уж потом обратился к делам рыбзавода. Призвал молодежь в юбилейном году работать по-ударному на всех участках.

Нельзя ничего предвидеть заранее. Вместо намеченного по запискам оратора на сцену вылез ехиднейший из мужиков, тощий, с жидкими усами под запорожца Муленюк. Он жил уже лет тридцать в поселке и все говорил на каком-то украинско-местном наречии, отчего пилорамщики (с ними Муленюк работал в промежутках между осенней и весенней путинами) любили слушать в его исполнении даже доисторические анекдоты.

Муленюк, картинно и горестно покряхтывая, взобрался на трибуну, отпил глоток воды из графина, прокашлялся и, сделав рожу завзятого лектора, подмигнул сидящим в первом ряду и начал плести про некоторых «у президиуме»:

— Яки телки вымахали, а усе матку сосут, а таки хлопцы, як Муленюк, пупки надрывають у путину у грущиках. А вони ходють, як цацки з железяками у торбе, обслуживають транспортеры. А те, скажени, пока нет рефрижературов, бегуть, а як те у бухте дымять, оказуеться, моторы горять — не выдерживают А Муленюк опять у санки запрягаться и, харкнув на радикулит, на себе ящики возить…

Парторг вмешался:

— Что вы предлагаете, Иван Карпыч?

— Я? — зажеманился и деланно удивился Муленюк. — Я предлагаю цих бычков, що мычать и бодаються на танцах, направить у юбилейном году на выручку таким несознательным, якой есть Муленюк…

Старый хрыч всегда прикидывался, когда говорил серьезные вещи.

Одни в зале смеялись, другие, улыбаясь, поругивали грузчика. Александр Иванович дал ответ «гражданину Муленюку»: он, мол, «законов не знает, что бычки бычками, а восемнадцати лет нету».