Сергей Сиротин - Русская фантастика - кризис концептуальности

Пожалуй, заголовок для этой статьи выбран слишком либеральный. А вернее сказать, неправильный. Кризис предполагает снижение, а отечественная фантастика изначально не имела того высокого уровня, с которого она могла бы упасть. Принято связывать начало современного этапа развития фантастической литературы с именами братьев Стругацких. Их заслуги очевидны и не вызывают сомнений. Вместо примитивной формы предшественников, пригодной только для транслирования идеологии, внутри фантастики они создали подлинно литературное измерение с психологически проработанными персонажами, размышлениями о человеке и попытками метафизической отвлеченности. Однако была ли это фантастика в чистом виде или все тот же реализм – с фантастическими элементами? Безусловно, в “эпоху Стругацких”, когда фантастика была единственно возможным полем для постановки социального эксперимента, ее ориентированность на реализм выглядела закономерной. Однако и сегодня, с приходом свободы слова, свободы воображения, увы, по-прежнему не видать.

Здесь и следует провести линию водораздела Когда реализм первичен, вымысел рассматривается только в соотношении с ним. Наша фантастика обслуживает реальность, она существует для того, чтобы развлекать бытовой разум обывателя, и в итоге сводится к украшениям, которыми инкрустируется повседневная действительность. Отсюда вытекает ее назначение, суть которого сформулирована Чингизом Айтматовым в предисловии к роману “И дольше века длится день…”: “Что касается значения фантастического вымысла, то еще Достоевский писал: “Фантастическое в искусстве имеет предел и правила. Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что вы должны почти поверить ему”. <���…> Фантастическое укрупняет какие-то из сторон реального и, задав “правила игры”, показывает их философски обобщенно, до предела стараясь раскрыть потенциал развития выбранных его черт”.

Достоевский сказал роковое слово “почти”. Читатель должен почти поверить фантастическому – не по-настоящему, не так, чтобы твердая почва ушла из-под ног. Похоже, это послание писатели усвоили лучше, чем надо, и теперь в нашей фантастике “пределов и правил” стало слишком много. Но все же одно дело – “соприкасаться с реальным”, а другое – ему принадлежать. В отечественной фантастике такая принадлежность носит самый рабский характер. Современный писатель, садясь писать фантастику, не имеет в виду фантастику. Он отталкивается от реальности и имеет в виду реальность. Неудивительно поэтому, что картины будущего, которые он пытается нарисовать, продляют земные тени социальных проблем.

Давно пора предъявить к жанру те требования, которые по большому счету и должны были его создать. Попытками построить свою картину мира или интерпретировать существующую, порвать с антропоморфностью, описать конфликт разума с иррациональным , – вот чем должна заниматься подлинная фантастика.

В нынешней ситуации об этом остается только мечтать. Стругацкие сообщили фантастике литературный импульс и погрузили ее в определенное идейное пространство, чем вывели из статуса откровенных комиксов, в каком она представала в произведениях иных тогдашних фантастов. Однако это идейное пространство было лишь задекларировано. Инженеры и младшие научные сотрудники не столько жили в нем, сколько о нем говорили. Герои Стругацких не несут в себе опыта нового, подлинно фантастического существования. Их поступки земны и насущны, в них все окончательно объяснимо. За ними разве что может тянуться шлейф частных и бесплодных раздумий, который, прежде чем рассеяться, порой оставляет в воздухе приторный дух резонерства. У этих героев отсутствует действительный фантастический опыт, отсутствует путь внутри иррациональности , хотя они нередко изображаются так, будто этот путь был ими когда-то пройден. Такая подмена и становится единственным основанием для их суждений о мире и человечестве, в которых чувствуется какая-то развязная тотальность, позволяющая заключить, что они судят о мире так, словно им известен его облик в некоем окончательном или правильном состоянии. Подобный незаконный способ выхода в надреальное чрезвычайно характерен не только для Стругацких, но и для многих других писателей. Не проходя никакого пути по дорогам перерождений, а просто глядя с земли на небо, уже за одни свои вопросы герои нашей фантастики откуда-то получают право делать заключения об устройстве космоса и предназначении человека. Признай мы заранее такие произведения притчами, право на такие заключения нельзя было бы оспаривать. Но ведь это называется фантастикой, и почему-то только она, хоть и признает себя стыдливо чистым вымыслом, стремится к наиболее масштабным обобщениям, которых не позволяет себе обычный реализм.