Ицхокас Мерас - Желтый лоскут

Слышались не только шаги. Время от времени их прерывали какие-то странные звуки, похожие на всхлипывания. И опять: топ, топ, топ… мимо двери вперед, назад, вперед, назад. И вдруг не то заплачет, не то захохочет и как стукнется об стенку, так даже доски трещат.

Нашим часовым был Юргис Кев е ла, гимназист выпускного класса. Юргиса я хорошо знал — их семья жила напротив нас.

У них был большой сад, корова. Я каждый вечер ходил к ним покупать молоко, свежее, парное. Мать Юргиса только подоит корову и процедит молоко, обязательно даст мне стакан. Честно говоря, я с удовольствием пил его, хотя дома мама обычно никак не могла уговорить меня выпить молока.

С Юргисом мы были добрыми друзьями. Не раз он из плотных черных обложек своих старых тетрадей мастерил для меня коробочки, фотоаппаратики.

Частенько я приходил к ним даже задолго до дойки коровы, и мы с Юргисом бегали по саду, учились свистеть. Он угощал меня первой клубникой или начинавшей поспевать черешней, а то и пригоршней совсем еще зеленого крыжовника.

И только в те вечерние часы, когда Юргис встречался с Тайбеле, дочкой местного адвоката, и они сидели в самом отдаленном углу сада, за буйно разросшимися кустами смородины, я не смел мешать ему.

В сад Тайбеле приходила украдкой, петляя по задворкам и огородам. Раздвинет в заборе пару наполовину отодранных досок и быстро прошмыгнет в сад, где ее поджидает Юргис.

Адвокату да и родителям Юргиса эта их дружба была не по душе.

Как хорошо, думал я, что скоро им не придется таиться. Я своими ушами слышал, как Юргис говорил Тайбеле:

— Подожди, милая, еще только один месяц. Кончу гимназию, и мы отсюда уедем.

Да, Юргис был хорошим парнем.

В те дни, когда они почему-либо не могли встретиться, я охотно носил им записки друг от друга.

Но больше всего мне нравилось, сидя где-нибудь под кустом, наблюдать их встречу.

Юргис с книгой выходил из дому, сперва шагал медленно, размеренно, будто прогуливался. Потом, все ускоряя шаг, пускался вприпрыжку через грядки и кустики и, наконец, оглядевшись, бегом добирался до условленного места в дальнем углу сада. Там посидит или ляжет на спину и смотрит на плывущие облака. Но чаще он стоял у забора и глаз не сводил с того места, откуда должна была прийти Тайбеле.

Вскоре раздвигались доски, и в просвете появлялось миловидное личико с вздернутым носиком, красными, как смородина, губами и ямочкой на подбородке. Стройная и быстрая, как ласточка, Тайбеле вмиг пробиралась в щель.

Если бы я был такой большой, как Юргис, то, ей-богу, полюбил бы только Тайбеле.

Топ, топ, топ…

Знакомые тяжелые шаги. Это за стеной сарая шагает Юргис. Не мой друг, не гимназист выпускного класса Юргис Кевела, а часовой с белой повязкой на рукаве и длиннющей винтовкой на плече.

А Тайбеле здесь, в сарае.

Но не та стройная, проворная, как ласточка, с длинной темной косой. От той осталась только ямочка на подбородке да тяжелая коса. Сейчас Тайбеле сидела, съежившись, в углу, где валялась старая упряжь да обрывки вожжей, и что-то не переставая шептала:

— Не бойся, не бойся, не дам тебя в обиду. Не бойся, деточка…

Юргис Кевела вчера привел Тайбеле в сарай из песчаной ямы. Привел незадолго до того, как вернулись оттуда эти головорезы с белыми повязками. Он быстро захлопнул дверь, и Тайбеле так и осталась стоять на месте, как пригвожденная. Потом Тайбеле кинулась ко мне и обняла, повторяя:

— Не бойся, деточка, не бойся. Не дам тебя в обиду… Не бойся. Я ж твоя мама. Там, в песчаной яме, не расстреливали, неправда, сыночек, сама там была, сама все видела…

Я взглянул ей в лицо и увидел глаза жибуряйской сумасшедшей Ядзи.

А Тайбеле продолжала меня ласкать, утешать:

— Не бойся, дитя мое, не дам тебя в обиду. Не бойся, деточка, я твоя мама…

— Тайбеле! Ведь ты Тайбеле, а не моя мама! Очнись!

Она оттолкнула меня:

— Скверные дети, гадкие дети! Мать свою не признают.

И отошла в сторонку, где валялась старая, ненужная утварь. Схватив обрывок веревки, она, поглаживая ее, приговаривала:

— Не бойся, дитя мое, не дам тебя в обиду…

Топ, топ, топ…

И странные, похожие на рыдания звуки, а потом не то треск, не то стук об стену… Это часовой Кевела.

Он заглянул в сарай. Но совсем не обратил никакого внимания на нас, сбившихся в кучу в другом конце сарая. Подбежал к Тайбеле, обнимал ее, глядел ей в глаза, точь-в-точь такие, как у сумасшедшей Ядзи:

— Опомнись, любимая моя! Это же я, Юргис. Приди в себя!