Ицхокас Мерас - Желтый лоскут

Дорога. Пыльная летняя дорога…

После холодных проливных дождей, хлеставших с утра до ночи, вдруг наступила жара, да такая, что потрескалась земля. Стала никнуть и чахнуть зелень, а комья ссохшейся грязи рассыпались и превратились в серо-бурую пыль, толстым слоем покрывшую всю дорогу.

Дорога… Мягкая, знойная, обманчивая дорога. Мы брели по ее рыхлому покрову, едва волоча тяжелые, негнущиеея ноги. Поднялось серое облако. Оно окутывало нас, тянулось за нами длинным хвостом. Это облако мы вдыхали носом и ртом, на зубах хрустело, как меж пустых жерновов.

А мы все шли и шли без передышки. Со стороны даже могло показаться, что вооруженные конвойные с белыми повязками на рукавах гонят не людей, а обессиленных и безучастных ко всему больших и маленьких истуканов с выцветшими желтыми заплатами в форме шестиконечных звезд на груди и на спине.

В сущности, нам следовало бы радоваться: гнали-то нас в Люблин на работы. Право же, следовало радоваться, раз каждый ждал этого дня, как истомленный жаждой ждет живительной влаги. И неудивительно. Ведь обещали, что в Люблине нам будут давать еду! Обещали…

Однако шли мы молча, сосредоточенно: только бы не оступиться, только бы не упасть. Отстанешь от других — и…

Так случилось с матерью Бейльке. Она плелась в самом конце колонны и на повороте упала. Хватило одного-единственного пинка кованым сапогом, и она уже больше не встала. Так и осталась лежать на месте.

Видно, поняла Бейльке, что ничем не поможет матери. Она только обернулась, дико вскрикнула, подняла руки к небу, но тут же съежилась от удара нагайки и схватилась за ручку своей синей коляски. Спотыкаясь, стала быстро-быстро толкать ее вперед. Женщины кинулись к ней на помощь.

Коляска с ребенком рвалась вперед и вперед и, наконец, втиснулась в самую середину толпы, своей яркой синевой разительно выделяясь в мрачной людской толпе.

Теперь более сильные пропускали слабых, а сами оставались там, где кончался мглистый хвост пыльного облака.

А до Люблина было еще очень далеко. Мы едва добрались до нашего городка и молча плелись по его развороченной мостовой. Лишь изредка невзначай задетый камень со стуком откатывался в сторону.

Нас встретили всё те же развалины, а среди них похожие на огромные чубуки печные трубы, которые мы уже видели, когда с мамой ходили за хлебом. По обочинам улицы тут и там в одиночку и кучками толпился народ.

— Разойдись, разойдись! — то и дело рычал шедший во главе колонны здоровенный детина с белой повязкой на рукаве.

Люди только в первую минуту приходили в движение, но не уходили. Они то смотрели на нас, то опускали глаза и, казалось, без слов спрашивали:

«Куда вас гонят? За что?»

Вон, опираясь о покосившийся столб, стоит Аниц е тас, рабочий с лесопилки, живший с нами по соседству; там — садовник П о вилас, его жена, а вон учитель музыки Р и мша, совсем седой, с трясущейся головой. Много знакомых лиц. Вместе с ними мы испытывали боль и стыд. Стыд за тех, кто нас гнал.

Куда гонят? Зачем?…

При виде синей детской коляски Бейльке взгляд людей теплел, смягчался. Хотя у многих женщин в колонне были на руках дети, однако больше всех приковывал внимание Бейлькин ребенок.

И, может, не так он, ребенок, как его синяя коляска.

Среди этой мрачной вереницы измученных, пропыленных людей с желтыми метинами она, казалось, излучала жизнь, хрупкую, едва только начавшуюся жизнь.

Сразу за нашим городком раскинулось Жибуряйское поместье. Его земли, лесные угодья тянутся без конца и края по обе стороны большака.

Белокаменное здание поместья под красной черепичной кровлей со всех сторон окружают вековые липы и клены, стройными аллеями переходящие в тенистый парк. А за парком — широкий луг.

Посреди этого луга стоит огромный старый сарай, равного которому по величине не сыскать во всей округе. Прежде, бывало, мы с Римукасом и другими ребятами частенько сюда прибегали, разумеется, тайком от родителей. Пока сарай стоял порожним, вот было раздолье. Аукнешь — и отовсюду отзовется эхо, не эхо, а прямо громовые раскаты. Вперегонки если пробежим по сараю из конца в конец — наземь грохнемся еле переводя дыхание. Целая ярмарка и та разместилась бы в его просторах.

Вот сюда, в этот сарай, и пригнали нас теперь.

Мы не были первыми. Но только нас не хватало, чтоб сарай набился до отказа.