Станислав Родионов - Вторая сущность

— Пчелинцев, а вы не пьяны?

— Не употребляю, гражданин Волосюк.

— Значит, спятили. Разве член садоводства не может пригласить гостя?

— Членом садоводства является ваша супруга, вот она может.

— Хватит валять дурака, Пчелинцев, и отойдите от калитки.

— Не пущу. — Сторож повел дулом. — Принесите записку, тогда и дамочка войдет.

— От кого записку? — не понял Волосюк.

— От жены, — безмятежно посоветовал Пчелинцев.

— Боже, — тихо сказала женщина.

Она вырвалась и скорым шагом почти побежала к въездным воротам.

— Тебе это так не пройдет! — бросил Волосюк, ринувшись за ней.

Я колченого вылез из-под кустов. И молчал, подбирая слова позлее, похлеще, чтобы расцарапать его деревянную душу. Впрочем, какие тут нужны слова, когда все очевидно.

— А ведь это хулиганство, часть вторая двести шестой статьи Уголовного кодекса.

— И что за это дают?

— Срок.

— Может быть, я семью спас от развала.

— Ружьем?

— Без патронов, — засмеялся он.

Везло мне сегодня на семейные проблемы. В Первомайке я открыл новую причину распада семьи, а Пчелинцев мне показал неизведанный способ ее укрепления. Вот узнали бы студенты, как я в засаде боролся с безнравственностью.

— Брось фырчать. Идем-ка есть пироги с крольчатиной, — предложил Володя как ни в чем не бывало.

Мы пошли по уже темной земле. Мое настроение опять упало, даже пироги с крольчатиной не манили.

— Только не говори Агнешке, — попросил он.

— Неужели ты не признаешь ни личной жизни, ни интимных отношений?..

— Да интимные отношения Волосюка все садоводство честит.

— Но не вмешиваются!

— Ругать поругивай, а пакостить не мешай?

— Это слишком хрупкая сфера отношений.

— А жену его не жалко, шишки-едришки?

— Да ведь ей не поможешь…

— Ты не поможешь, а я вот хочу помочь.

— Ей-богу, у тебя взгляды деревянные, прямые и несгибаемые, как сосна.

Пчелинцев довольно рассмеялся и наподдал меня прикладом.

— А человеку и надо, шишечки-едришечки, стоять как сосна, крепко, прямо, с высоко поднятой головой.

Во мне заговорила совесть — три дня не ходил к Пчелинцевым. У них хозяйство, дети, работа, встают до солнца… А я веду беседы, спасаясь от одиночества, да поглощаю пироги.

Моя жизнь в заброшенном доме как-то упорядочилась. Теперь я не только ходил в сосняки, но и читал привезенные книги, починил легшую ограду, сгреб в саду листья, вымыл все комнаты и укрепил дрейфующее крыльцо. После Агнессиных обедов пакетные супы меня удручали, поэтому я купил ведро свежей картошки и стал чаще наведываться в продуктовый ларек; кстати, в нем негаданно приобрел пять банок лечо с моравской колбаской и долго разглядывал наклейку, будто увидел старую приятельницу. И главное, теперь я спал, как все нормальные люди, — то ли уставал за день, то ли после моего отказа ехать в город пришла какая-то определенность.

Не было и одиночества, оно словно развеялось меж сосен. Какое одиночество, когда через полчаса ходьбы я мог увидеть окоемный взгляд Агнессы и услышать пчелинцевские «шишечки-едришечки»? Одиночество, слава богу, ушло, но вечерняя грусть наведывалась. Тихая, идущая рядом с размышлениями, она мне даже нравилась.

На четвертый день, когда в углу сада я рыл яму под мусор, в том числе и для пустых банок лечо, у калитки что-то застучало. Я подошел.

Там стоял пожилой мужчина, которого я бы век не узнал, не будь на нем соломенной мексиканской шляпы. Председатель правления садоводства «Наука». Это с ним препирался Пчелинцев в мой первый приход к садоводам.

— Здравствуйте, — неуверенно сказал председатель. — Мне нужно с вами поговорить..

— Пожалуйста.

Я провел его на крыльцо, к хорошему крепкому стулу, а сам уселся на сосновую чурку. Видимо, на моем лице выписалось недоумение, потому что председатель заговорил скоро:

— Сейчас объясню. Но сначала хотелось бы знать: вы его друг?

Я кивнул не задумываясь. И только в последующие секунды, уже во след кивку, побежало запоздалое удивление: неужели друг?

— Мне известно, что вы тоже ученый. Мы поймем друг друга, — улыбнулся он.

Я улыбнулся ответно и вспомнил, что в той перебранке меж ним и Пчелинцевым моя симпатия была на стороне председателя.

— Сегодня вечером состоится общее собрание садоводов. И боюсь, что они выскажутся за расторжение договора с Пчелинцевым.

— То есть? — не сразу понял я.

— Откажутся от его услуг и попросят освободить дом.

— Он же сам его построил, — вырвалось у меня.