Леонид Леонов: Нашествие

Пьеса в четырех действиях

Таланов Иван Тихонович, врач.

Анна Николаевна, его жена.

Федор, их сын.

Ольга, их дочь.

Демидьевна, свой человек в доме.

Аниска, внучка ее.

Колесников, предрайисполкома.

Фаюнин Николай Сергеевич, из мертвецов.

Кокорышкин Семен Ильич, восходящая звезда.

Татаров, Егоров, люди из группы Андрея.

Мосальский, бывший русский.

Виббель, комендант города.

Шпурре, дракон из гестапо.

Кунц, адъютант Виббеля.

Старик.

Мальчик Прокофий.

Паренек в шинелке.

Партизаны, офицеры, женщина в мужском пальто, официант, сумасшедший, солдаты конвояи другие.

Действие происходит в маленьком русском городе в дни Отечественной войны.

Низенькая комната в старинном каменном доме. Это квартира доктора Таланова, обставленная по моде начала века, когда доктор лишь начинал свою деятельность. Влево двустворчатая дверь в соседние комнаты, с матовыми стеклами до пояса. Простая девичья кровать и туалетный столик, отгороженный ширмой в углу. Уйма фотографий в рамочках, и над всеми главенствует одна — огромный портрет худенького большелобого мальчика в матроске. В широком среднем окне видна черная улица провинциального русского городка с колокольней вдали, на бугре. Сумерки. Анна Николаевнадописывает письмо на краешке стола; на другом его конце Демидьевнасобирает обед.

Демидьевна. А ночью тараканы с кухни ушли.

Нетерпеливый жест Анны Николаевны.

От немца бегут. Послушала бы на улице-то.

Анна Николаевна. И все-то ты в дом тащишь. То подкову битую, то слух поганый.

Стучат в дверь.

Демидьевна. Войди. Кто еще там ломится?

Кокорышкин(просунув голову) . Это я, извиняюсь, Кокорышкин. Нигде Ивана Тихоновича застать не могу.

Анна Николаевна. У него операционный день сегодня. Скоро вернется. Пройдите, подождите.

Кокорышкин. Ничего, я тут-с.

И дверь закрылась.

Анна Николаевна. Кокорышкин!.. Чудак какой!

Она идет за ним и приводит его, упирающегося. Это подслеповатый неопределенного возраста человек в пальтишке с чужого плеча.

Кокорышкин. Тогда уж дозвольте не раздеваться, в домашнем виде я. Мне и дела-то — только бумаги подписать.

Демидьевна. Приткнись и не мешай. Письмо Федору Ивановичу пишем.

Кокорышкинсел, кашлянул разок и замер с папкой на коленях.

Точно с ума повскакали. Боровков всем домом укатил. Наверху тетка сидит, самовар держит. Уезжают люди-то.

Анна Николаевна. Никто никуда не уезжает. Спроси вон Кокорышкина, он все знает.

Кокорышкин(привстав) . Точно. Уезжают-с.

Анна Николаевна. Сейчас звонил Колесников и ничего не сказал. А уж ему-то, как председателю райисполкома, было бы известно.

Кокорышкин. И он уедет-с.

Анна Николаевна. И пускай едут. (Склоняясь над письмом.) И перестань бубнить, Демидьевна.

Демидьевна. Мне бубнить нечего… а вещи закопать, пока земля не задубенела, это всякий скажет. (Кокорышкину.) У Аниски три рубахи исподних забрали. Ленточка сверху лежала, стираная, косу заплетать… и на ту польстились.

Кокорышкин. Это которая же Аниска?

Демидьевна. Внучка, даве из Ломтева, от немцев, прибежала. За сорок верст пешком махнула. Значит, сладко!

Кокорышкинсочувственно почмокал и снова замер.

Еле чаем отпоила, дрожмя девка дрожит. Сейчас за сахаром послала постоять. Уж такова-то ласкова у меня: всё баушка да баушка… (Анне Николаевне.) Я ее на сундучке пристроила. Она и полы нам помоет и постирает что.

Анна Николаевна. Конечно, пускай отдохнет. (Закончив письмо.) Ломтево! Там Иван Тихонович работу начинал, Федя родился, на каникулы туда приезжал. Как все обернулось!

Демидьевна. Пиши, пиши, обливай его материнскими слезами . (С сердцем взглянув на портрет мальчика.) Может, хоть открыточку пришлет!