Алексей Горбачев - Сельская учительница

— Давайте уточним, Иван Трифонович, не мы посылали, а вы — единолично. Я, как вы знаете, была против.

Иван Трифонович улыбнулся.

— Я понимаю вас, Нина Макаровна, все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. Я понимаю, хорошо понимаю — речь идет о вашей родной школе, давшей когда-то аттестат зрелости, путевку в жизнь. И все-таки ради общего нам иногда приходится подавлять в себе личное. Это неприятно, тяжело даже, но что поделаешь, если нужно, если того требуют обстоятельства.

— Я действительно люблю свою школу, на всю жизнь благодарна ей, но сейчас это не имеет значения, сейчас важно другое — в школе большая неприятность, и мы должны помочь.

— Ну вот, ну вот! — воскликнул Иван Трифонович. — И я говорю о том же — нужно помочь, оздоровить обстановку. Соберите бюро, обсудите, укажите. Материал есть, проект решения есть. Я лично согласен с проектом.

— Нет, Иван Трифонович, бюро созывать не будем.

— То есть как это не будете? — удивился он. — Бюро должно состояться. Понятно, Нина Макаровна? Должно! Или вы хотите, чтобы школой занялось бюро обкома, чтобы нас вызвали и всыпали как следует?

— Извините, но мне кажется, вы хотите расправиться с михайловским директором. А за что? Поступили сигналы… Мы порой слишком доверчивы к этим сигналам, мы иногда даже не интересуемся, от кого они исходят.

— В данном случае серьезный сигнал поступил от завуча школы, от коммуниста Зайкиной. Вас это устраивает?

— Нет, не устраивает. Марфа Степановна моя бывшая учительница, у меня к ней тоже сохранилось доброе чувство благодарности. Но сейчас я не верю ей и у меня есть на это основания. Я была в школе на открытом партийном собрании. Коллектив осудил Марфу Степановну.

— Вы что же, исключаете из членов педколлектива учителей Ракова, Каваргину, Подрезову? Они-то не Марфу Степановну, а директора Зорича осуждают. Потому-то не будем спорить, бюро разберется.

— Бюро может не разобраться!

Иван Трифонович ошеломленно посмотрел на собеседницу.

— Вы что же, не верите нашему бюро?

— Члены бюро будут опираться на факты, собранные инструктором Бороздой, а факты далеки от действительности.

— Хватит! — властно прервал Иван Трифонович. — Я никуда не еду завтра. Мы, как всегда, в назначенный день соберем бюро. Я сам буду присутствовать, и мы доведем михайловское дело до конца!

— Извините, Иван Трифонович, на бюро я выступлю против проекта решения, против тех материалов, которые представлены в райком.

— Ну докатились, дальше, как говорится, ехать некуда… Нет, я не могу допустить, чтобы секретари райкома выступали на заседании бюро вразнобой. Нет у нас такого права. Я вас не задерживаю, Нина Макаровна! Идите и подумайте хорошенько.

Черкашина не уходила. Низко опустив голову, она сидела за столом. Еще вчера утром Иван Трифонович — веселый, приподнято-радостный — спрашивал, какой подарок привезти ей с Дуная. Вчера он был полон самых радужных надежд, уже дал телеграмму брату в Москву — еду, вагон такой-то, встречай, готовь для старшого культурную программку на неделю… И вдруг все это расстраивается. Конечно, Иван Трифонович может отказаться от «культурной программки» и успеть к отлету группы туристов, но настроение уже испорчено, отпуск омрачен. А может быть, зря она затеяла все это? Может быть, бюро действительно во всем разберется и отвергнет все наветы, проект решения? Может быть, пуститься на волю случая? Нет, — решительно протестовала Черкашина. Даже сам факт вызова михайловцев на бюро ей казался вопиющей несправедливостью.

— Иван Трифонович, вы напрасно откладываете свой отдых.

— Отдохнешь с вами. Наломаете дров, — пробурчал секретарь. — И вообще, Нина Макаровна, я не понимаю, представьте себе, совсем не понимаю, чего вы хотите? — разводя руками, спрашивал он. — Есть поучительные факты, надо использовать их. Я хорошо знаю Зорича, если хотите знать, мне лично симпатичен он, без работы мы его не оставим. Помнится, был у нас разговор о выдвижении его директором педучилища. Будем настоятельно рекомендовать. Но сейчас мы должны, понимаете, должны принять самые срочные и крутые меры, чтобы на примере Михайловской школы заострить внимание, резко улучшить положение школьных дел в районе. Да неужели вы не можете понять эти элементарные вещи?

— Приносить в жертву кого-то ради «заострения внимания» — не партийный путь, жертвы нам не нужны.

— Хотите без жертв? По гладенькой дорожке идти? Нет этой гладенькой дорожки, она кочковата, с выбоинами, с рытвинами, а мы идем вперед, преодолеваем, боремся. Мы за все в ответе.