Федор Кравченко - Семья Наливайко

Вдруг видит: мчится конь старшего сына без седока и так жалобно ржет. Еще больнее сжалось материнское, сердце, но она сказала:

«Есть у меня младший — будет он утехой мне в старости».

Вдруг видит мать: мчится конь младшего сына без седока, только стремена пустые звякают. И не выдержало материнское сердце — заплакала, зарыдала она, седую голову склонив на плетень.

Слышит она — опять казаки поют. Последние рубаки возвращаются: с повязками на головах, усталые, но песни поют веселые. Прислушалась мать: казаки о ее сыновьях поют; поют о том, какие они смелые да отважные, как врагов рубили храбро, как Украину-мать отстояли, защищая кровью…

Стала мать у ворот и глаза вытерла, лицо ее посветлело, зарумянилось.

А казаки пели, возвращаясь с похода; пели о своих товарищах-героях…

— Это ты сам выдумал? — спросила мать, покачав головой.

— Сам.

— А что потом с матерью было, не знаешь? — спросила мать. — Когда она в хату вернулась?

Об этом я не подумал и сказал:

— Не знаю.

— Вот видишь… А выдумываешь…

Я молчал. Мать поглядела на меня лукавыми глазами и спросила:

— Тебе тоже на войну хочется, правда?

Сердце у меня забилось; я не стал распространяться и просто показал матери повестку.

Мать сдвинула брови и замерла. Несколько минут она сидела неподвижно, забыв о своих бумагах, рассыпавшихся у нее на коленях. Я собрал бумаги в папку, бережно положил их на стол. Мать не двигалась.

Внезапно на крыльце послышался шум. Мать вздрогнула и поднялась, машинально поправляя выбившиеся из-под платка седые пряди. В комнату вошла взволнованная Клавдия. Она рассказала, что соседнюю станцию бомбили фашистские самолеты. Я попробовал возражать: это были непроверенные слухи.

— Все равно, — сказала Клавдия. — Ты ничего не понимаешь… Мне страшно оставаться с ребенком. Я хочу уехать.

— Куда же ты уедешь? — спросила мать.

— Все равно куда.

— Присядь, — строго сказала мать. — Да скажи толком, с кем же ты решила уехать?

— Все равно, — повторила Клавдия, избегая глядеть на мать. — Механик МТС едет в командировку, я с ним поеду… А там посмотрю…

— Подождала бы… Может быть, весь колхоз выезжать будет. Вместе и поедем.

— Не могу я ждать, — говорила Клавдия, нервничая. — Если хотите, едемте вместе.;. Пусть и Аня едет, нечего ей здесь делать… Надо детей спасать…

— Нас не отпустят, — сказала мать и прибавила, глядя в лицо невестки: — Не отрывайся, Клава, от семьи, легче будет. С твоим характером ты одна не выдержишь.

— Выдержу.

Мать вздохнула.

— Делай как знаешь. Эта война всех испытает, проверит, кто чего стоит. Смотри, Клава, чтоб не пожалела после. Как война ни запоганит нашу землю — опять очистим. Земля — она вечная, а человек только раз живет.

Клава, кажется, ничего не поняла, но вся ее решительность исчезла. Она только дернула плечом и ушла.

Мать посмотрела на меня и покачала головой:

— Все вы хотите бросить меня…

С недобрым чувством думал я о Клавдии: она появилась совсем некстати. Теперь мне стало еще труднее говорить с матерью. Впрочем, мы больше не говорили. Так или иначе я должен был явиться в военкомат.

В военкомате нашли, что я слишком близорук. Подумаешь, как будто я в школу летчиков хочу поступить. Мне хотя бы в пехоту!

Один парень посоветовал «записаться в добровольцы». Я решил обсудить этот вопрос с Кирилюком — председателем сельсовета. Но в сельсовете я застал только мать Нины.

Все ее звали просто Настей; мою мать Катериной Петровной, а ее — Настей. Она работала сторожем, хотя могла бы руководить колхозной бригадой. Ведь Настя не хуже моей матери разбиралась в сельском хозяйстве.

В свое время Настя Максименко считалась лучшей колхозницей. А Кирилюк забрал ее к себе, и Настя стала незаменимым помощником председателя, хотя по должности числилась сторожем.

Я вошел в канцелярию, когда Настя Максименко получала зарплату. Нина выучила мать грамоте, и она читала книжки, но писать не умела и не любила.

Расписываясь в ведомости за зарплату, Настя хмурилась. Буквы ложились неровно; она с трудом удерживала острие карандаша, заползавшее за указанную секретарем черту, и недовольным тоном говорила:

— Куда оно едет?

Увидя меня, она покраснела. В эту минуту она казалась помолодевшей. Даже мне не верилось, что передо мной стоит мать девушки, окончившей десятилетку.

Обычно Настя в шутку называла меня «зятьком», отчего я просто терялся. Теперь она сама была очень сконфужена. Еще бы! Нина говорила, что мать книги читает, а она и расписаться-то не умеет.