Глеб Алёхин - Тайна дразнит разум

В прошлый приезд домой Рахиль по-настоящему отоспалась, отдохнула: участвовала в семейном концерте, развлекалась с доктором философии и успокоилась за Розу: та нашла работу по душе.

А в этот приезд все не так: брат и сестра сбежали из дому, и задание не выполнила: она верила, что Калугин, мечтая о преподавании диамата, наконец-то возьмет протянутую руку шефа, а чудак остался чудаком. Его поступок предвидел Иванов, сказав Зиновьеву: «Калугин за ЦК». Архивариус не глуп и прозорлив. Его сигналы из Новгорода всегда подтверждались. Ему можно доверить «проводы» Калугина.

Из кабинета отца Рахиль по телефону вызвала Иванова на дом. И не успела повесить трубку, как вернулся отец. Размашисто шагнув, он возбужденно показал на портрет деда:

— Предок не простит нам! Верни Розу и Додика, дочь моя!

— Избавь меня от такой миссии: они не дети.

Рахиль торопливо укладывала вещи в дорогу. Борис Соломонович, как всегда, попросил дочь взять подарок брату, собирателю старинных монет. Новгородская земля богата кладами. Рахиль знала, что отец скупает для дяди Хана древние гривны, «новгородки», и покорно положила увесистую посылку на край комода.

Вынимая из ящика носовые платки, она увидела голубую распашонку покойного младенца, прижала ее к лицу и впервые после похорон не сдержала слез.

Рахиль не любила хныкать. Она резко выпрямилась и, теряя равновесие, рванула с комода кружевную дорожку, а вместе с нею и отцовский мешочек. Тот ударился об пол и лопнул по шву.

Но что это? Вместо старинных монет из посылки выпало золотое кольцо без камня. Рахиль распластала по шву коленкоровый мешочек, и под ноги, звеня и поблескивая, посыпались червонные поделки.

— Отец! — взревела она, указывая на золотой лом: — Что это?

Провизор плотно закрыл за собой дверь и спокойно ответил:

— Золотой фонд Троцкого.

— Что за чушь?! Ты стал троцкистом?

— Нет! Я был и остаюсь хранителем нашего рода. А мой кровный брат, твой дядя Хан, — соратник Троцкого. Наш долг помочь…

— Никогда! Зиновьев и я против Троцкого, — побагровела она, наступая на отца. — Тебе это известно?

— Ай, божья овечка [21] Рахиль — овца (древнеевр.) . , чтобы ты сдохла! — выругался он и тут же ласково проговорил: — Меня не интересуют ваши политические распри: они временные, а законы Ветхого завета вечны.

— Вот-вот! — скривила она губы. — Бедные евреи всегда помогали обогащаться богатым евреям…

— Богатство — наша сила! Деньги помогут создать нам, иудеям, свое государство!

— Не быть тому! Ты в плену своих киевских друзей-националистов. А для нас все нацмены — товарищи, братья. Истинный марксист никогда не станет противопоставлять одну нацию другой…

— Ай-ай! — усмехнулся отец. — Троцкий тоже «марксист». А кого к себе приближает? Ты, божья овечка, думаешь, что все члены Бунда и Поалей Циона искренне перешли на сторону большевиков?

— Скажи это своему брату, бывшему бундовцу! — выкрикнула дочь, сжимая кулаки. — Нам с Троцким не по пути!

— Сегодня! А завтра пойдете в обнимку…

— Ни за что! Они всегда в меньшинстве!

— А вы на съезде рассчитываете на большинство?

— Сейчас Зиновьев наиболее авторитетный вождь…

— Для кого? — съязвил он и плечом подался к окну: — Здесь ваш посланник вознес Зиновьева и был освистан. Твоя сестра Роза крикнула оратору: «Ленин жив!» И дома возмущалась: «Хоронят Ленина!»

— Мы не хороним! Зиновьев — автор книги «Ленинизм».

— А нужна еще и рапсодия: «Троцкий — творец революции!»

— Много чести иудушке!

— А «штрейкбрехеру революции»?

— Отец! — вскипела она угрожающе. — Как ты можешь Зиновьева ставить рядом с позером, трескучим леваком?!

— И ставлю, ибо смотрю далеко вперед! Ваша партия отметет Зиновьева, как отмела Троцкого. А все, кто за бортом, хватаются за один спасательный круг — за объединение сил отверженных. И ты, дочь моя, гордись, что приняла участие в создании золотого фонда.

— И не подумаю! Ты обманул меня: впредь я не помощник!

— А где возьмете рублики на издание подпольной литературы?

— Какое подполье? Какая литература? Ты в своем уме?!

— Я-то в своем: богом не обижен. — В его голосе пророческая нотка: — Все будет так, как я предрекаю.

— Не будет! — Она указала на дверь. — Уйди с глаз долой!

— И это говорит мне родная дочь, еврейка?

— Евреи разные! Вот ты — Соломон синагоги на задворках, а дети твои — истинно передовые евреи: Роза — комсомолка, Додик — музыкант, Юлия — уважаемая медсестра, любимица русской семьи…