Борис Порфирьев: Костер на льду (повесть и рассказы)

Немного обескураженный, я возвращался к Ладе.

Она сжала ладонями мое лицо, потерлась лбом о лоб, прошептала прерывающимся от волнения голосом:

— Я всегда верила в тебя, мой милый...

Отстранившись, глядя мне в глаза, предложила:

— Давай наш отъезд отпразднуем в лесу...

Как и в прошлом году, она восхищалась каждым цветком, каждой букашкой, каждым замысловатым сучком.

Я любовался ею, когда она колдовала над костром, мне нравилось смотреть на ее распущенные волосы, украшенные розовым шиповником, на ее худенькие, едва загоревшие плечи, на ее тонкие длинные пальцы.

Мы провалялись у костра до восхода месяца — маленького, как серпик, наблюдая за огненными, по­лосками искр, летящих в густую темень неба.

Лада, положив голову на мои колени, пела тихо песню про парня, у которого легкая рука. И этим пар­нем был я.

Когда позже, уже в городе, я получил извещение, что включен в команду, едущую на международные игры молодежи и студентов, я подумал, что и впрямь у меня легкая рука, и уже не считал, что попал в нее случайно.

Лада поступила в библиографический отдел област­ной библиотеки; мы начали привыкать к городу.

Казалось, ничего мне не напоминало о Хохлове. Даже во время командировки в Быстрянку я не столк­нулся там ни с Тасей Меньшовой, ни с Соповым. Я но­чевал в том же общежитии, в той самой комнате, где когда-то так завидовал пожарницкому салу. Ох, и пир мы закатили на этот раз с Настей! Мишка не смог одолеть пряников и конфет и отвалился от стола, сжи­мая в руках пистолет и коробку пистонов, присланные ему Ладой.

За окном возвышались леса новостройки и подъем­ный кран торчал над ними, как сторож. Настя сказала, что директор обещал ей в новом доме комнату.

Нам тоже обещали комнату, и мы с Ладой радова­лись этому.

Я думал, что с Хохловым для меня покончено на­всегда. Но однажды, дней за десять до отъезда на спор­тивные игры, меня на улице остановил Шельняк.

Он признался, что поджидает меня, и поздравил с повышением.

— Я всегда предсказывал, что вы сделаете карье­ру,— сказал он заискивающе.

Забегая передо мной, заглядывая мне в лицо, он попросил меня оказать ему услугу.

У меня перед глазами возникла фигура Калинов­ского и в мозгу прошелестели его слова: «Не принимай­те услуг от людей, связанных с вами работой,— рано или поздно вы не сможете им отказать в ущерб ей».

— Помните,— продолжал шептать лебезящий передо мной человек с челюстью лошади и с меланхолическими миндалевидными глазами,— помните, я вам достал суль­фидин, когда он был на вес золота, а вы обещали по­том оказать мне услугу?..

— Но у меня слишком маленькая власть,— попробо­вал я отшутиться.

— Мне нужна лишь ваша протекция, — торопливо уточнил он.— Я бы очень хотел встать во главе ОРСа. Должность вакантная, работа не налажена—я бы смог развернуться. А о том, как Шельняк работал, вы знаете лучше других... Замолвите, пожалуйста, слово перед начальством?..

Мне было очень неловко. Да, работать он умел, по кто от этого выигрывал — рабочие или Хохлов?..

Я потупился; шагал молча.

— Александр Николаевич, люди обязаны помогать друг другу в беде. Ведь сульфидин мне было нелегко достать... Вам проще замолвить слово... Меня оклеве­тали, запачкали документы,— а все лишь потому, что я работал с Хохловым... И потом — у меня жена...

Это было для меня новостью.

— Она к вам очень хорошо относится, — торопливо продолжил Шельняк.— В свое время ее очень растрога­ла ваша забота о мальчике — она обожает детей и сама мечтает о ребенке, но, к сожалению, у нее не может быть детей... Александр Николаевич, пойдемте к нам? Я вас прошу. Это встряхнет жену. А то она в каком-то оцепенении... Пойдемте?..

Непонятно, почему я согласился на его просьбу.

Он по-прежнему то забегал вперед, то останавливал­ся, торопливо говорил, заглядывая мне в глаза. Дверь открыл своим ключом, руки у него дрожали, взгляд был виноватым и настороженным.

В мягком старинном кресле, затянутом засаленным парусиновым чехлом, сидела Тамара.

Хохловская Тамара!

Она равнодушно посмотрела на меня и не ответила на приветствие.

Шельняк подбежал к ней, заговорил извиняющимся тоном:

— Тамарочка, смотри, кого я привел! Александр Николаевич принял участие в нашей судьбе. Он интел­лигентный, благородный человек...

Тамара усмехнулась, медленным движением узкой бледной кисти стряхнула пепел папиросы на ковер.

Шельняк схватил с круглого инкрустированного сто­лика пепельницу, забитую до краев окурками со следа­ми губной помады, опростал ее на кухне, поставил перед Тамарой.