Александр Бусыгин - Избранное

На лбу паровоза горели три фонаря: два по бокам, а третий посередине, почти под самой трубой. Фонари были большие, круглые и яркие, как луна. Они выхватывали из темноты таинственно поблескивающие рельсы. Особенно неистово светил верхний фонарь. Степану казалось, что он вот-вот оторвется от паровоза и побежит сам по степным волнующим просторам.

«Уехать бы и мне куда, — затяжно вздохнул Степан, проводив поезд, пропавший в сумраке ночи. — Но куда поехать?»

В деревню ему и сейчас не захотелось.

«В Питер бы, — надумал Степан, — посмотреть бы, что за мастеровые в этом городе, о которых так хорошо говорил Митя…»

В Кудаевке голосисто закричали третьи петухи.

«Что такое? — вскинулся Степан. — Скоро рассветать станет, а я, как неприкаянный, торчу над яром. И не спал еще… А теперь и некогда спать, надо на работу собираться».

Степан уже не думал ни о Зеленом острове, ни о Филимонове, ни о неизвестной женщине, ни о Питере, — все его мысли сосредоточились на мастерских.

«Промордовался всю ночь, а теперь сонный заявишься на работу да и налетишь на штраф», — ругал себя Степан, с каждой минутой ускоряя шаги.

Ему все казалось, что идет он медленно, и, наконец, Степан не вытерпел, оглянулся воровато по сторонам: нет ли кого на улице, — снял фуражку, чтобы она не упала, и, подобравшись весь, побежал домой.

День у Степана начинался обычно в четыре часа утра.

Прежде всего надо было наносить полную кадушку воды, которую за день опорожняли целиком. Слесариха была уже стара и не могла принести воды, а Елена, хотя была еще молодая, но после аборта болела не переставая, и тоже не могла носить воду. По дому ей было трудно работать.

Делала ей аборт бабка Шелопутиха, известная на Кудаевке знахарка и тайная шинкарка.

— Болит у меня внутри, — жаловалась Елена мужу.

— Ну что же я могу поделать? — Постоянные жалобы Елены выводили Степана из терпения. — Ничего я сделать не могу.

— Знаю, Степа, что не можешь, — еле сдерживала слезы Елена, — я просто так тебе говорю.

Степан понимал, о чем хотела просить его Елена: ей надо было пойти к доктору, но она, зная, как старик пилит Степана за каждую копейку, не решалась об этом просить.

При помощи слесарихи, не раз в свое время посещавшей врачей, Елена сумела перебороть себя и не боялась подвергнуться осмотру врача.

— Можно будет пойти к доктору не мужчине, а к женщине-врачу, — убедила ее слесариха, когда Елена, решившись идти к доктору, вдруг заколебалась.

Остановка была за деньгами. Бесплатных врачей в Приреченске не было.

Степан не раз заставал Елену согнувшейся над корытом с бельем (белья у них было мало, и стирать его приходилось очень часто).

Стояла Елена, окутанная мутными мыльными клубами пара, оседающего каплями в морщинах преждевременно состарившегося лица. Рукава кофточки были засучены выше локтя, грудь расстегнута, с шеи на тонком пропотевшем и грязном шнурке свисал над корытом медный, местами позеленевший большой крест с изображением распятия Иисуса Христа; ладони были погружены в мыльной пене.

Глаза Елены, задумчивые и полные слез, были устремлены на темное окно, за которым лежала непонятная ей улица… Елена не плакала, слезы сами, не спросясь ее, наполняли глаза, текли по бледным щекам.

Однажды Степан не выдержал и закричал чужим голосом:

— Чего ты все плачешь?! Зачем все нутро мое выворачиваешь?! Думаешь, мне сладко жить?!

Елена подняла непонимающие глаза и ничего не ответила.

А Степан на следующий день на работе все время был мрачный, охал и вздыхал, ни от кого не скрывая своей душевной неурядицы.

— О чем страдаешь? — спросил у него в обеденный перерыв Николай Гардалов, с которым Степан работал в одной артели. Узнав, в чем дело, он порекомендовал ему врача и принялся расхваливать его:

— Замечательный доктор. Меня враз вылечил. Я как-то в получку подвыпил, ну, и захотелось, конечно, кому-нибудь морду побить. Но вижу — в пивной нет никого подходящего для этого. Выбрался на улицу — тоже везде свой брат мастеровой. Хотел уже идти спать, когда выворачивается из-за угла городовой, — я аж присел от радости. Морда у него — в самый раз по моим кулакам. Ну я его и двинул по салазкам. Здорово получилось. Плохо только то, что два пальца вывихнул. Думал, калекой навеки останусь. Пошел к доктору, которого я тебе хвалю, и, понимаешь, он в один момент мои пальцы на место поставил. Замечательный доктор! Посылай к нему свою жинку, — вылечит враз. Только доктор этот дорогой…