Борис Володин - Возьми мои сутки, Савичев!

Второе было государством в государстве. У второго — за тамбурами — и своя приемная, и своя ванная, своя родовая, операционная, детская, и белье из подвала вносят в него особым ходом и особым — сразу на улицу — выходом выносят грязное, отправляя в прачечную, и не смешивают с остальным. И даже мамаш с младенцами (и без младенцев — так тоже бывает) выписывают, выпускают домой не из общей, а из своей — из выписной комнаты второго отделения.

Выйдет женщина на белый свет — и она уже просто женщина, как и те, что из чистой части роддома. А пока не вышла — она пациентка только второго отделения. Попади она даже по случайности в приемную второго — никуда больше ходу ей нет: сам воздух изолятора уже считается нечистым, и человек, в нем побывавший, считается потенциальной спичкой для этого дома, полного пороха, для дома ослабевших от новой своей ипостаси женщин, а особенно — новорожденных малышей, не приспособившихся к миру, в который они только что пришли. К большому и — как его ни благоустраивай — нестерильному миру со сквозняками и мириадами живых существ, видимых и особенно невидимых — и полезных, и безразличных, и опасных. Врачи туда идут, так второй халат надевают, а при выходе оставляют его на гвоздике у двери.

За тамбурами, во втором, пациенток у Савичева было в три раза меньше, чем у ординатора в нормальном отделении. Но дела было не меньше: тамошние пациентки чаще-то не с прыщиками.

В нормальном ординатор прошел по палатам, посчитал пульсы, пощупал животы, спросил про то да про се, и если все нормально, то и назначение одно — «стол 15», то есть все, что угодно душе и приготовлено на кухне.

Если ординатор нормального видит у своей пациентки непорядок, у него обязательно сначала мелькнет: «Не отправить ли во второе?»

Чаще он не напишет тотчас в истории про перевод, а напишет, чем родильницу колоть и какими таблетками и каплями потчевать. Но он обязательно подумает, что перевести и ее, и малыша за тот кордон, даже когда это не совсем обязательно и даже когда это просто зазря, — меньшие неприятности и меньший грех, чем если это не сделано, когда действительно надо. И, быть может, он вспомнит при этом, что случилось в пятидесятом роддоме, — лучше не вспоминать.

А из второго уже никуда не переведешь.

И Савичеву, и его заведующей, которую в роддоме все звали «Бабушкой Завережской», потому что ни у кого больше из врачей внуков не было, — оттуда, из второго отделения, все виделось по-другому. И когда кому-то из них на дежурстве приходилось осматривать затемпературивших или вот, как Савичев сейчас, — всех, оба они решения взвешивали поосторожней, чем другие коллеги. Ведь для женщины перевод в неведомое ей второе — страх, а если ты койку во втором займешь зазря, койка потом понадобится всерьез. И еще потому, что хотя в отделении считалось и два врача, но практически добрых две недели в месяц в нем работал один.

То Савичев, то Бабушка дежурили — раз по пять-шесть каждый. И уж один раз в месяц у каждого дежурство выпадало на воскресенье, а за него — отгул. А дежурный по родблоку приходит во второе, даже когда там нету врача, только по вызову, — например, если там роды.

И еще Савичева не чересчур часто, но все-таки отбирали на денек у Бабушки Завережской, если в другом отделении, как сегодня, получался прорыв. И Савичев знал, что когда придет назавтра к себе, окажется, что Бабушка — тем более она тоже после дежурства — нашла предлог отложить что-то из операций-манипуляций, предназначавшихся на долю Савичева, а выпавших ей.

Предлоги он никогда с ней не обсуждал, зная истинный за ними стоявший предлог, который Бабушка — умерла бы лучше, но нипочем бы не подтвердила.

Обойдя третий этаж, Савичев, прежде чем сесть за писанину, спустился на второй, к родблоку, и сунул нос в дверь. Прямо против лестничной двери в родблоковском коридоре была дверь автоклавной, и из нее ему навстречу с двумя большими биксами под мышками — с круглыми никелированными коробками для стерильных простыней и халатов — выскочила старшая операционная сестра и стала сердито сталкивать пяткой непослушную, впившуюся в кафель, видимо, перед тем второпях слишком сильно распахнутую дверь.

— Что-нибудь намечается? — спросил Савичев.

— Намечается, — сердито ответила операционная, когда дверь наконец сдвинулась. — Вы под утро весь материал извели? А на что?.. На мелочи?.. Томка ваша разлюбезная, с которой вы так дежурить любите, даже не все биксы толком зарядила, а те, что зарядила, простерилизовать оставила мне?.. Я один раз материал сняла, вторую партию поставила стерилизовать, автоклавы под давлением, а самой идти мыться. А автоклавы — на санитарку, а инструкцию вы сами знаете, разве это дело!..