Борис Володин - Возьми мои сутки, Савичев!

— Сергей Андреевич, вас в родильное! (Или — в хирургическое!)

И всякий раз, когда его так будили на сорок девятом, а теперь здесь, на дежурстве в роддоме, Савичев вскакивал мгновенно. Но дома — если не было настоящей тревоги — он лежал как камень, и даже когда однажды ночью Лильке было худо, она его не добудилась.

А вообще умение спать было развито у Савичева до степени искусства, которое он мог являть в любых условиях и положениях, как он сам говорил, — даже находясь под углом в сорок пять градусов к горизонту.

В годы учебы на каникулы и на праздники он ездил к покойному теперь деду, и конечно же ездил в бесплацкартных вагонах, и приходил на вокзал не к подаче поезда, а к середине посадки. Верхние полки все бывали уже захвачены, да Савичев не видел нужды тратиться на их захват. Третьи — багажные — полки он не любил. Там под вагонным потолком стояла жара и вся поднимавшаяся снизу духотища. А Савичеву достаточно было сидячего места — лишь бы оно было в купе, а не боковое, на ходу. У него быстро выработалось знание оптимального времени, в которое надо приходить к поезду, чтобы были не заняты еще все именно такие сидячие местечки — в купе, а не на ходу. Если не на ходу, он уже был кум королю. И сидячее место имело еще одно достоинство, весьма важное при поездках к деду. В Москве Савичев тщательно наутюживался. Он и наутюживался-то обычно, именно когда ездил к деду. И раз ехал сидя, то почти полностью сохранял все плоды своих стараний. Он усаживался, ставил на попа свой чемодан; когда поезд трогался и вагон угомонялся, клал на чемодан руки, на руки шапку, на шапку голову и просыпался ровно за полчаса до того, как поезд должен был прийти в Шую, — успевал еще ополоснуться в вагонном туалете, чтоб не являться к деду с мятой рожей. Сам дед никогда и не перед кем не являлся в непорядке: даже к Савичеву выходил в непременном галстуке и при тщательно расчесанных усах, — великим знаком интимной вольности могло быть, что он без пиджака, в домашней куртке.

Савичеву хотелось быть таких же строгих правил, как дед, но придерживаться их ему удавалось лишь в те времена и лишь всего четыре раза в году — в добротном шуйском доме из толстенных венцов, лет сто назад срубленных и перевязанных для квартир главных фабричных служащих.

Спать Савичев сумел, даже когда вез хоронить деда в Москву на Введенское кладбище, где у него мать. Вез он его в четырехтонном грузовике, чего-то доставившем из Москвы на фабрику. Для железной дороги полагалось добыть дорогой цинковый гроб, и формальности были сложнее, а так хватило всего одной врачебной справки и оплаты за полные четыре тонны груза на столько-то километров — половину денег дала фабрика, половина была из дедовых. Жена деда и кое-кто из фабричных поехали поездом, а Савичев — в кабине грузовика.

Выехали поздно и ночью одолевали самый тогда плохой участок пути — километров шестьдесят — от Шуи до Боголюбова.

Стояла распутица. За зиму на плохо ухоженной булыжной шоссейке образовался толстый, сбитый почти до бетонной твердости пласт снега со льдом. Выезженные в нем колеи протаивали в первую очередь, и еще в них стекала вся вода. Под водой в колеях были невидимые куски льда, и вывороченные из покрытия камни, и канавки, и ухабы. А четырехтонка шла по колеям как по рельсам, колеса были в них буквально зажаты, и голова спавшего Савичева при каждом из бесчисленных толчков и вздрагиваний грузовика колотилась о спинку сиденья — спал он откинувшись.

Шофер очень удивлялся тому, что Савичев ухитрялся крепко, почти без просыпу, спать на этой дороге, да еще когда в кузове гроб. Шофер боялся покойников и поначалу было ругался, что ему выпало везти такое. Савичев же относился к деду почти как к живому, очень своему, — медицинский профессионализм был тут совсем ни при чем. А то, что он спал в кабине, рядом с дедовым гробом, самому Савичеву ничуть не казалось кощунственным: он сделал для деда все, что мог. Ребята из общежития позвонили ночью в клинику, где Савичев торчал на дежурстве, — он как раз намылся, чтобы ассистировать на удалении желчного пузыря, а ему сказали, чтобы снял стерильный халат и шел к телефону в ординаторскую. Пока Савичева нашли в операционной, да пока он разоблачался, да спускался на первый этаж, трубка пролежала, наверное, минут семь.

Ему прочитали телеграмму, и он вернулся в операционную сказать старшему смены, что произошло. А старший был родом из Суздаля, он сказал, чтоб Савичев взял внизу его записную книжку, а в ней под обложкой «подкожную» сотню тогдашних денег, и чтоб не ждал следующего вечера, когда пойдет с Ярославского вокзала поезд, а ехал «на перекладных» — от Курского до Владимира маршрутным такси, потом на чем придется до Боголюбова. Там у поворота на Суздаль надо «поголосовать» — попутная машина обязательно подвернется, это будет уже в разгар дня.