Николай Кузаков - Красная волчица

— Переведи.

— Шибко горюет.

— Да, история. Здесь мы с тобой не помощники.

Ятока порывисто встала, столкнула на воду берестяную лодку и поплыла к скале, издали похожей на женщину с ребенком. Подплыла, на гранитный выступ положила два цветка.

— Все девушки приносят подарки Поющей женщине, — пояснил Кайнача, не ожидая вопроса учителя.

— Эта скала — Поющая женщина?

— Да, бойё. Когда подуют ветры, она поет.

— Поющая женщина. А почему?

— Это только старики помнят. Стоял здесь тогда род Орла. Был у них хороший охотник Удуллан. Пошел он однажды сохатить. Шибко далеко ушел. У него была любимая Дынкия. Когда он ушел, Дынкия родила ему сына. Пошла она встречать охотника. Пришла к озеру, стала здесь ждать его. Прошел день, другой, неделя, а охотника все нет. Потом прилетел орел и сказал, что Удуллан погиб. Дынкия от горя превратилась в скалу. Стоит и слушает песни девушек, а потом отыскивает их любимых и поет им. И Ятока пошла к ней, чтобы Дынкия пропела песню Василию. Тогда проснется его сердце, и он придет к ней.

Домой Поморов вернулся уже поздно. Записал в дневник все, что видел на стойбище, и взял книгу. В дверь постучали. Вошла Татьяна Даниловна, мать Семы, сестра отца Василия.

— Я по делу к вам, Михаил Викторович, уж извините, что поздно.

Татьяне Даниловне около сорока, но на лице ни единой морщинки. Темные волосы собраны на затылке в тугой узел. Высокая, держится прямо. С загорелого лица смотрят строгие зеленоватые глаза.

— Садитесь, Татьяна Даниловна. — Поморов показал на табурет.

— Я уж от всех баб наших. Которую ночь шаманка превращается в огненную птицу и летает над деревней. Это она Василия ищет, хочет заколдовать, но найти не может. Мы боимся, рассердится она и спалит всю деревню.

— Вы эту птицу видели?

— Своими глазами. Как стемнеет, так и вылетает из елового колка [16] Колок — островок леса. (Примеч. автора.) и все норовит держать ближе к домам. А с самой так искры и сыплются. Ей, шаманке, чо, учинит пожар — и горюшка мало. А мы потом как жить-то будем? Вот мы и рассудили: привязать Ятоке камень к шее и в реку ее. Иначе беды не миновать.

— Решили? Кто это мы?

— Бабы. — Татьяна Даниловна была уверена в своей правоте. Казалось, встанет она сейчас и поведет баб на расправу с шаманкой. И уж ничто не остановит ее.

Вот уж правду говорят, что северянку бог сотворил из ключевого накипня, влил в ее жилы горячую кровь горной серны, а лицу придал полутемный цвет зарослей. Потому-то она и неприхотлива, легко переносит все тяготы северной жизни. Но когда закипит в ней горячая кровь, не каждый укротит.

— Горячие головы. Мужчин вы спросили, кто это летает?

— Всем им головы заморочила. Ржут как жеребцы, прости господи. Как бы потом плакать не пришлось.

— А вы не думаете, что они за Ятоку вам всыплют как следует?

— После драки-то пусть кулаками машут.

— Вы точно знаете, что это летает не настоящая птица, а именно шаманка?

— С чего бы простая птица огнем горела? Люди век прожили, а такого не видывали. Да шаманка в кого хочешь, хоть в змею, превратится. Говорят, на Холодной реке она ящерицей бегала.

— Все это, Татьяна Даниловна, вымысел.

— Люди своими глазами видели.

— А вы видели?

— Нет.

— И я не видел. А сказкам верить не будем. Идите сейчас домой и скажите женщинам, чтобы они не трогали Ятоку. Я сегодня же постараюсь взглянуть на эту птицу. Потом мы с вами поговорим.

Поморов вышел вместе с Татьяной Даниловной.

— Откуда она вылетает?

— Вон из того темного леска, что под бором.

— Ну, я пошел.

— Да как же вы без ружья?

— Птица не медведь.

Поморов побрел вдоль опушки леса, потом прилег на траву под кустом волчьих ягод. Густая, смолистая ночь лежала над тайгой, глухо вздыхала река, беспокойно шумели прибрежные кусты. Но вот из-за облаков вынырнул месяц, через реку упала серебряная дорожка, она переливалась, вздрагивала, точно была живая. Вдали, в бледном свете, горбились хребты. Прошла минута, другая, туча на небе сдвинулась, закрыла месяц, и опять все утонуло во мраке.

Поморов закурил. Огненная птица не выходила из головы. О ней он слышал еще несколько дней назад, думал, очередная побасенка старух. И вот на тебе. Поморов пытался вспомнить что-нибудь подобное из прочитанного, но память ничего не сохранила.