Матвей Ройзман - Эти господа

— Мне телеграфнули из Москвы, и я примчался со всеми потрохами! — сказал Канфель, сев на стул и подтянув на коленях брюки. — В чем дело?

— Не спеши и людей не смеши! — проговорил Мирон Миронович, подвигая Канфелю бутылку и стакан. — Что в Ялте?

— Сперва они посылали туда и сюда, а потом я им доказал, как папа маме, что наша фирма лопнет, и им попадет двадцать процентов коротеньких! Тогда они начали кадриль-монстр и Volens-nolens переписывали векселя на первое января!

— Вот она, еврейская голова-то! — пришел в восторг Мирон Миронович. — С такой головой, да с таким образованием я бы с Москоопхлеба не тридцать червей в месяц, а все сто содрал бы! И дадут тебе! Помяни меня, — дадут!

Мирон Миронович наклонил голову, сжал челюсти, одутловатые щеки его подобрались, опаленные брови насели на переносицу, и нижняя губа подняла верхнюю. Левая рука его легла ладонью вниз на живот, пальцы правой руки стали похлопывать по тыловой стороне левой, и Мирон Миронович погрузился в раздумье. Когда он таким образом размышлял в своем московском кабинете, сотрудники восхищались, сотрудницы умилялись, и даже члены правления ходили мимо кабинета на цыпочках. Но теперь он был без рубашки, в синих, белополосатых трусиках; в чувяках на босу ногу, и Канфель усмехнулся.

— Ничего не выходит! — вдруг сказал Мирон Миронович, плюнул и растер плевок ногой. — Не дипломат я! Буду говорить напрямик. Нашему кооперативу крышка!

— Позвольте! — поразился Канфель. — Как? Что? Почему?

— Есть за нами еще векселечки, да с препоной! С ба-альшой препоной!

— С какой же?

— Они выданы госоргану!

— Швах! — согласился Канфель и, подобрав под стул ноги, резко добавил — Зачем же они ошарашили меня телеграммой?

— Марк Исакыч! — воскликнул Мирон Миронович, слив два слова в одно: марксакыч. — Кляча через канаву не перескочит, а классный жеребец через загородку перемахнет!

— К чему эти лошадиные выражения?

— А к тому, что должен ты перепрыгнуть через госорган.

— Спасибо! Прыгайте сам! — сказал Канфель, поднимаясь со стула. — Прыгайте в Соловки.

— Постой! — удерживал его Мирон Миронович, напирая облезлой грудью. — Госорган живым человеком управляется, а человек-то обмишулился!

— Ближе к делу!

— Так бы и начинал! — обрадовался Мирон Миронович, и на лице его засияла улыбка, словно на него зеркалом навели зайчика. — Командировочные тебе командировочными, — ловко опередил он вопрос Канфеля, — а сколько монет возьмешь сверхурочно, — соображай!

Канфель вспомнил, с каким трудом получал он заработную плату — в Москоопхлебе, где платили не в срок и по частям, при чем Мирон Миронович всегда уверял, что юристы — первые богачи в республике. Только когда нужна была рискованная помощь юрисконсульта, отношения улучшались, жалованье выдавалось вперед, и Мирон Миронович называл юристов ангелами-хранителями. Канфель откинулся на спинку стула, забарабанил пальцами по столу, выстукивая замысловатый марш, и обдумывая, какую сумму можно назначить за работу. Он нарочно медлил с ответом, чтобы вывести из спокойного состояния Мирона Мироновича, который, подавшись в качалке вперед, потирал руками колени и смотрел ему в рот. (С таким нетерпением глядят дети в об’ектив фотографического аппарата, откуда по их сведениям должна вылететь птичка.) Мирон Миронович считал юристов деловыми людьми, но мошенниками и побаивался их, помня, что они сделали с его отцом, вздумавшим нажиться на банкротстве. Мирон Миронович с опаской слушал зловещее постукивание пальцев Канфеля, а юрисконсульт стал аккомпанировать себе посвистыванием, сбиваясь с темпа и начиная марш сначала. Казалось, сидит один полуодетый, повидимому, слуга, которого застали за воровством, волнуется и ждет наказания, а другой, — барин, придумывает наказание и пытает слугу страхом.

— Не томи, Марксакыч! — взмолился Мирон Миронович, зажмурив глаза и разводя руками. — Скажи, что надумал?

— Прежде всего: с кем я буду иметь дело, а потом, сколько я буду иметь за дело! — ответил Канфель. — Какой подход, риск и срок?

— Что правильно, то правильно! Подход, он обыкновенный: ублажить человека, чем можно. Не скрою: тут может понадобиться барашек в бумажке! Только этот риск я на себя беру! — успокоил он Канфеля, никому не доверяя щепетильных операций. — А срок — какой придется! Пока эту дыру не замажем, нам одна дорога: лететь вверх тормашками!

— Значит дело скользкое! — заключил Канфель и, зная, как умеет Мирон Миронович торговаться, решил запросить втрое. — Полторы тысячи, и я — ваш!