Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине

Московское коммерческое училище на Остоженке (ныне Метростроевская) находилось в громоздком красного цвета здании, подпираемом массивными колоннами. Теперь в том же мало изменившемся помещении расположился Институт иностранных языков. На его внешней стене по-прежнему прикреплена мемориальная доска, напоминающая о том, что здесь в двадцатых годах девятнадцатого века учился Иван Александрович Гончаров.

Будущий великий романист не кончил полного курса Коммерческого училища, ушел и, подготовившись, поступил в Московский университет. Об училище он писал своему брату Н. А. Гончарову:

«…Мне тяжело вспоминать о нем, и, если б пришлось вспоминать, то надо бы было помянуть лихом… Он (директор — М. Р.) хлопотал, чтобы было тихо в классах, чтобы не шумели, чтобы не читали чего-нибудь лишнего, не принадлежавшего к классам, а не хватало его ума на то, чтобы оценить и прогнать бездарных и бестолковых учителей… Нет, мимо это милое училище!»

Прошло семьдесят пять лет с того дня, как И. А. Гончаров покинул училище, а в нем мало что изменилось. Воспитатели за малейшую провинность клали учеников младших классов себе на колени вниз животом и пускала в ход линейку. Старшеклассников поучали, поставив спиной к стене и постукивая по лбу увесистым ключом от дверей класса. Размножались фискалы, процветали доносы. Начальство искореняло крамолу. Все это прикрывалось опекуншей императрицей Марией Федоровной, которой на старости лет иноземные искусники сделали косметическую операцию лица. Огромный портрет этой «неувядаемой» красавицы в аляповатой золоченой раме висел на видном месте в актовом зале. А вокруг по стенам — одетые в военную форму разных веков самодержцы.

Особенный трепет вызывал попечитель училища гофмейстер императорского двора князь Жедринский, напоминавший в своем сплошь вызолоченном мундире начищенный до блеска медный самовар.

Он не одобрил выпущенный старшими классами рукописный журнал «Рассвет». В нем были помещены мои первые стишки. Были у меня и другие, и я дал их почитать учителю русской словесности Хитрову.

Дней через пять статский советник П. И. Хитров отдал мне стихи. Под стихотворением «Зимняя ночь», аккуратно было выведено: «Основная тема: поэзия природы»; частная мысль: зимний пейзаж; идея, как вывод: зимой хорошо: путь чистый, но мрачный». И таким образом были разобраны все стихи, впрочем, иногда попадались замечания: «Верно подмечено», «Очень удачно передано»; «Неудачна форма»; «Не верен тон» и т. д., и т. п.

Что было делать? В те далекие годы начинающий литератор не мог нигде получить помощи. К профессиональным поэтам было трудно попасть, посылать в редакцию журналов стихи — бесполезно; печатались ответы на последней странице, петитом, в «Почтовом ящике» в таком изящном стиле: «Ваши стихи сданы в корзину», «Глупостей мы не печатаем», «А знаете ли вы, что за такие стихи в порядочном доме морду бьют?»

По окончании Коммерческого училища я стал готовиться к поступлению в Московский университет и сдал экстерном латинский язык. Одновременно репетировал отстающих учеников и принимал участие в деятельности «Общества бывших воспитанников Московского коммерческого училища». Именно там на заседании (это было в 1915 году, во время первой мировой войны) я увидел высокого сутулого старика в черном сюртуке с копной седых, зачесанных назад волос. Мне сказали, что это известный критик Сергей Глаголь (доктор С. С. Голоушев), который много лет назад тоже учился в Московском коммерческом училище.

После заседания меня представили Сергею Глаголю. Потом я зашел к нему домой (он жил в одном из переулков Остоженки) и занес ему три моих рассказа. Помню, говорили мы о том происшествии, которое случилось в нашем училище в 1912 году (год реакции). Кто-то донес инспектору, что у ученика 6-го класса Гудкова в парте лежат прокламации. Ученика посадили, инспектору дали орден.