Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание

– К черту, господин подполковник! Будьте любезны: залезайте наверх и приступайте к делу.

Двоим там все равно было не развернуться. И работать пришлось на пределе – по настроению фон Хальдорфа Алексей Иннокентьевич понял: в случае саботажа уговоров не последует. Только пуля.

Через несколько минут на руках показались ссадины и кровь, но дело двигалось быстро. Алексей Иннокентьевич углублялся в завал в обход рухнувшего потолочного перекрытия; под ним оказалось немало полостей, так что дело свелось, по сути, к расчистке кирпичных пробок. Он спешил, и вскоре понял, что опережает поднимающуюся снизу воду.

Заметил это и фон Хальдорф. Он сделался спокойнее; присел на обломок стены, так, чтобы Малахов при случае не мог достать его кирпичом, только рука с фонариком да глаза выглядывали. Вынужденное в столь критические минуты безделье тяготило, давило фон Хальдорфа, и он разболтался: то подтрунивал над Алексеем Иннокентьевичем, над его провалом, то разбирал свои ошибки, доказывая, что все решил слепой случай и неблагоприятное стечение обстоятельств. Похоже, он хотел понравиться Малахову. Внезапный крах настолько потряс фон Хальдорфа, что он перестал следить за собой; он искал точки для самоутверждения в личности противника, в потерявших конкретность словах, в самом механизме речи; он говорил, потому что должен был говорить, чтобы освободиться от потрясения – «выболтать» его.

Эти соображения не могли не успокоить и самого Алексея Иннокентьевича. Малахов вопреки реальному соотношению сил все больше проникался чувством превосходства над врагом, уверенностью, что победит его. «Мой немец, мой! Никуда он не уйдет, ни по какому подземному ходу. Он мой и здесь останется!» – торжествующе бормотал Малахов, не замечая противоречия между этими мыслями и тем, что он делал. Но ему было мало того, что фашист обречен самими обстоятельствами. При чем здесь обстоятельства! Он сам должен убить этого фашиста.

Алексей Иннокентьевич настолько углубился в эти мысли, что перестал слушать фон Хальдорфа, пока наконец инстинкт не подсказал ему, что происходит нечто ненормальное – такое, чего не может быть. Алексей Иннокентьевич не сразу услышал этот голос, а когда услышал, не сразу понял, чем он вызван. Но сказался опыт. Небольшой сосредоточенности было довольно, чтобы уловить причину. Вот уже несколько минут фон Хальдорф делился, очень доверительно, некоторыми подробностями своей работы, такими вещами, о которых не имел права говорить ни при каких, даже самых крайних, обстоятельствах. Тем более – с Малаховым. «Что бы это значило?» – подумал Алексей Иннокентьевич, и еще прежде, чем вопрос прозвучал в нем, он уже знал ответ: фон Хальдорф так доверителен, так откровенен только потому, что знает, уверен, не сомневается; Малахов отсюда не выйдет… Он это уже решил, и сколько минут или секунд остается до того, как он поставит точку, фон Хальдорф уже знает твердо.

– Ваша система хороша, барон, – сказал Алексей Иннокентьевич, садясь в воду и тяжело дыша. «Пусть думает, что я уже обессилел», – решил он. – И все же признайте, что дело не только в том, что удача от вас отвернулась и густо обсели оводы, – он ткнул в себя пальцем. – Вы забыли о самом главном в вашем деле.

– Даю вам ровно три минуты на передышку, – засек время фон Хальдорф. – Так о чем же я забыл?

– О блокировке.

Фон Хальдорф расхохотался.

– Если б она у вас была, – продолжал Алексей Иннокентьевич, уже уверенный, что ловушка сработала; а еще вероятней, что фон Хальдорф заметил ее, но уже не боится, – вы б не оказались к шестидесяти годам у разбитого корыта. Ну подумайте сами: кому вы будете нужны со своей системой воспитания кадров, если самих кадров нет, если они ждут в своей глубокой конспирации, не зная, что концы веревочек сгорели. И вы их никогда не найдете.

– Яма для простаков, – подтвердил фон Хальдорф подозрения Малахова. – Но я вам все-таки отвечу. Глядите. – Он достал откуда-то из-под плаща плоскую металлическую коробку, напоминающую большой портсигар. – Здесь есть все. Самое главное. А если потеряю и это, дома, в Германии, есть еще один дубликат. Удовлетворены?

«Вот мы и вышли на последнюю черту, – понял Алексей Иннокентьевич. – И если раньше я мог сомневаться, убьет он меня или нет, то теперь варианты исключены».

Завал еще не был разобран до конца, но за слабым заслоном кирпичей уже слышался шум воды в той части коридора. Возможно, достаточно посильней толкнуть последнюю преграду – и путь будет расчищен.