Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

На первый взгляд лицо старухи казалось очень добродушным, и только всматриваясь в него, наблюдатель мог заметить в опущенных углах губ выражение брезгливости, презрения и недовольства, да в глазах замечалось что-то убийственно холодное.

— Скворцова, ты на коленях? — промолвила старуха. — Это за что?

— Не знаю-с, Анна Васильевна, — скромно ответила Скворцова, невинно потупляя лукавые глаза.

— Как же не знаешь? Ведь за что-нибудь поставили тебя? — брюзгливо проговорила Анна Васильевна.

— Она отняла хлеб у Сусловой; та пожаловалась, — в замешательстве начала объяснять Марья Николаевна.

— Вы сами видели? — пренебрежительно спросила Анна Васильевна.

— Не видала, но… — начала Марья Николаевна.

— Что же, Скворцова сама созналась?

Прежде чем Марья Николаевна успела ответить на этот вопрос, Скворцова проговорила:

— Марья Николаевна об этом не спрашивали-с, а прямо велели мне стать на колени и заставили в ноги им кланяться, когда я сказала, что вы не позволяете ставить больших на колени! Марья Николаевна не любит выпускных.

— Она мне нагрубила, — начала Марья Николаевна.

— Да разве можно не грубить вам, если дети составили о вас такое мнение? — с пренебрежением произнесла Анна Васильевна.

— Марье Николаевне полечиться бы надобно, — вмешалась Зубова. — Она, бедненькая, нездорова все.

— Здесь не больница и не богадельня! — с раздражительностью произнесла Анна Васильевна. — Если вы чувствуете себя дурно, если вас все волнует, то кто мешает вам оставить место? Вы знаете — здесь насильно людей не держат.

Анна Васильевна велела Скворцовой встать и, с пренебрежением взглянув на Марью Николаевну, отошла к другим воспитанницам посмотреть их работы; около нее вертелась и юлила толстая Ольга Никифоровна, тихим и вкрадчивым голосом передававшая начальнице разные мелкие сплетни.

Прошло около получаса, когда в комнате появился какой-то приземистый и довольно коренастый господин с большим орденом на шее, с гладко выбритым лицом, с коротко остриженными волосами, тщательно приглаженными на висках вперед в виде шор, и с оловянными глазами. Что-то сухое, деревянное и черствое было во всей фигуре этого господина. Это был доктор Федор Федорович Грохов, обрусевший немец, член благотворительных обществ и казначей приюта. Анна Васильевна встретила его с заискивающей улыбкой, на которую не последовало никакого ответа. Густые брови обрусевшего немца хмурились по-прежнему угрюмо и сердито.

— Есть больные? — обратился он к Зубовой на ломаном русском языке; Грохов презирал этот язык «татар» и потому в течение сорокалетней жизни в России не выучился говорить по-русски.

— Маленькая Иванова нездорова, — ответила Зубова.

Доктору представили маленькую бледную девочку. Он посмотрел на нее своими бесстрастными оловянными глазами и сквозь зубы промолвил:

— Язик.

Девочка с испугом и недоумением взглянула на доктора; ей еще впервые приходилось лечиться.

— Покажи свой язык, — пояснила Зубова.

Девочка повиновалась не без некоторого смущения. Доктор взял ее руку, вынул часы и как бы замер в этом положении. Через минуту он приложил руку к голове девочки и грубо потыкал ее указательным пальцем в живот.

— Ленивий лихорадка, — процедил он сквозь зубы. — Ставить горшишник на затилок. Покрепше. Пусть покусаэт.

Он медленно перевел свои глаза на Зубову и снова спросил:

— Еще есть больний?

— Нет, больше нет, — ответила Зубова.

Доктор мелкими, но твердыми шагами, не сгибая толстых, коротеньких ног пошел по комнате. Его провожала Анна Васильевна.

— У вас опять передершка, — сухо заметил он начальнице. — Этак нельзе, этак нельзе!

— Я, доктор, решительно не могу содержать детей на отпускаемые деньги, — заискивающим и извиняющимся тоном ответила Анна Васильевна. — Теперь все так дорого.

— Надо давайт то, что дешево, — произнес доктор. — Их нельзе приучайт к роскош. Это нишие, это слюжанки, их нельзе кормить, как господ. Я богаче их, но я все ем, все ем. Ви дров много тратите, ви их так в пешь бросайт, без счету.

— Вы знаете, доктор, как холоден и сыр этот дом, — оправдывалась Анна Васильевна.

— Холод здоров для детей. Это только русский мушик к бане привик, на пешке любит валяться ленивый свинья. Ви дольшни приучайт их к порядошной жизни, шеловеками сделайт… Но я еще не смотрел ваш отшет подробно. Потом у вас в кухне, я слишал, они не шистят посюды, они не стирайт в прашешной, они поли не моют.