Александр Шеллер-Михайлов - Лес рубят - щепки летят

Катерина Александровна читала и перечитывала эти письмо. Эти строки ярко воскресили перед нею любимый образ; ей показалось, что Александр Прохоров стал выше ростом и загорел. Она даже рассмеялась при этой мысли и подумала: «С чего это я взяла, что он непременно вырос и загорел». Ее не удивило, что Александр писал ей ты, но ее странно поразило совпадение ее чувств с его чувствами. Она так же была озлоблена, так же чувствовала потребность поскорей пробить себе какую-то новую дорогу, вступить в борьбу с ненавистными ей личностями и порядками. Она сознавала, что у нее слишком мало силы для пересоздания того маленького мира, в котором ей приходилось вести мелкую борьбу, она чувствовала, что ей возможно только при помощи хитрости, при помощи обмана завоевать себе через разных Свищовых и Гиреевых более прочное, более значительное положение, чем ее настоящая роль в приюте. От ее внимания не ускользнуло и то обстоятельство, что ее завоевания могут на первых же порах кончиться ничем, если, например, Свищов предъявит требования на награду за свою протекцию. Но, несмотря на это, она решилась идти по избранной дороге до последней возможности и сделать хоть что-нибудь. Пересчитывая письмо своего друга, она поняла, что он говорит о более широкой борьбе, о более многочисленных врагах, и ей представился вопрос: где же найти силы для этой борьбы отдельному человеку, если у нее не хватает сил и для мелкой борьбы, выпавшей ей на долю? Каким путем поведется эта борьба? Много ли людей примут в ней участие? Будут ли эти люди более сильные, чем она, чем ее друг? На эти вопросы покуда не являлось ответа. Она не знала, какие реформы уже готовились для России.

«Что будет, то будет», — решила она и дала себе слово продолжать покуда начатое ею дело, хлопотать о места наставницы и учиться. Со всею энергией, свойственней молодым, здоровым натурам, продолжала она дело самообразования. Требовало оно и бессонных ночей, и сильного умственного напряжения, но Катерина Александровна не унывала. Она не отставала от Антона, выучивая его уроки, хотя ей и приходилось в один день делать то, что делалось им в два дня. В приюте между тем настал торжественный день: там вступила, новая начальница и вскоре приехало все высшее начальство под предводительством графини Белокопытовой и Свищова. Графиня по своему обыкновению обошла беглым шагом ряды воспитанниц, подставляя им свою руку и целуя их на ходу в лоб; Свищов отыскал глазами Катерину Александровну и дружески кивнул ей головой.

— Вы, кажется, согласны принять место учительницы? — спросила графиня, поравнявшись с Катериной Александровной.

— Да, я очень рада принять на себя эту обязанность, — ответила Катерина Александровна.

— Это, это необходимо, — произнес Свищов. — Надо непременно… реорганизовать… Знаете, эти упущения, жти злоупотребления…

— Ах да, Александр Николаевич, — перебила его графиня. — Хорошо, что ны напомнили! Прежде всего нужно осмотреть место. Я решилась; правда, это мне будет трудно, но я решилась! Помоги мне господи!

Графиня вздохнула.

— Мы должны, должны приносить эти жертвы, — прошептала она и обратилась к Катерине Александровне: — Проводите нас в сад, Катерина Александровна мельком взглянула на Свищова. Он пожал плечами и как-то особенно повертел пальцем около лба. Все общество тронулась по направлению к саду.

— Здесь, кажется, довольно места? — спросила графиня, обращаясь к приютскому архитектору.

— Немного тесно будет, — ответил он. — Сад придется почти весь уничтожить.

— Ну да, ну да, — нетерпеливо ответила графиня. — Оставить только клумбочку, помните, как вы говорили. Это будет так хорошо… Благолепие…

— Но как же без сада, — нерешительно возразил архитектор.

— На что нам сады? Не они нам нужны. Нам вертограды господни нужны, а не эти земные сады… Спаси нас, грешных, господи!

Графиня, по обыкновению громко беседуя с богом, перекрестилась и быстро зашагала в приютские комнаты.

— Генерал, вы говорили о прибавке на пищу? — тихо спросила Катерина Александровна.

— Копейку прибавили на человека в день, — так же тихо ответил Свищов. — Что делать, что делать, мы не в своем уме…

Он опять повертел пальцами около лба и, присоединившись к графине, сказал ей что-то на ухо.

— Ах да! — обернулась она к Катерине Александровне, — вам прибавляется восемь рублей жалования за уроки.

Катерина Александровна молча поклонилась.