Александр Шеллер-Михайлов - Чужие грехи

Она быстро поднялась съ мѣста, уронивъ на коверъ книгу, и провела рукой по лбу, точно ей что-то сдавливало голову.

— Да я же тебѣ говорю, что я его видѣлъ, настойчивымъ тономъ возразилъ молодой человѣкъ. — Онъ пріѣхалъ на пароходѣ… теперь онъ въ таможнѣ… я примчался предупредить тебя… еще полчаса, часъ — и онъ будетъ здѣсь…

Она уже ходила въ волненіи по комнатѣ, сжимая болѣзненно свои руки. Ея подвижное лицо приняло выраженіе безпомощности и отчаянья. Сомнѣваться въ томъ, что мужъ дѣйствительно пріѣхалъ, было уже невозможно.

— Боже мой, что же я буду дѣлать? Что дѣлать? торопливо говорила она и въ ея мягкомъ, нѣсколько дѣтскомъ, похожемъ на щебетаніе птички голосѣ слышались слезы. — Я не могу, я не хочу съ нимъ жить… Нѣтъ, я уйду, сейчасъ уйду…

— Но паспортъ? У тебя нѣтъ паспорта. Надо подождать, объясниться, совѣтовалъ молодой человѣкъ, волнуясь не менѣе, чѣмъ она.

— Объясниться! Не могу, не могу!.. Ты знаешь его! Насмѣшки, сарказмы, презрѣніе! О, я готова бѣжать, куда угодно, только бы не видать этого ядовито улыбающагося лица, не слыхать этого высокомѣрнаго тона, этого шипящаго голоса! Возьми меня къ себѣ, увези, дѣлай, что хочешь, но спаси меня! уже со слезами говорила она и съ дѣтской мольбой сжала свои руки.

— Но безъ паспорта же нельзя! Не можешь же ты бросить дочь и сына, не объяснившись съ мужемъ! торопливо говорилъ молодой человѣкъ, стараясь убѣдить ее.

— Онъ меня убьетъ, онъ меня опозоритъ! восклицала она, рыдая. — И какъ это все случилось?.. Писалъ, что пріѣдетъ не скоро, и вдругъ…

— Другъ мой, успокойся!.. проговорилъ молодой человѣкъ. — Соберись съ силами! Объясненія не миновать… Этого нужно было ожидать!..

Онъ горячо убѣждалъ ее, но по тону его голоса было слышно, что онъ не менѣе ея боялся предстоящихъ объясненій, сценъ и непріятностей. Казалось, что и самъ онъ тотовъ бы былъ убѣжать отсюда, провалиться на время сквозь землю.

— О, если бы не это проклятое положеніе… если бы не этотъ несчастный ребенокъ! шептала она, ломая руки. — И зачѣмъ я не уѣхала раньше за границу… въ деревню… куда нибудь, чтобы все скрыть… а теперь? Онъ сразу увидитъ, въ какомъ я положеніи… вѣдь это уже всѣ видятъ… Но, Мишель, Мишель, вѣдь ты не бросишь меня?.. Вѣдь ты меня любишь?..

Она бросилась къ нему и припала головой на его плечо. Въ ея голосѣ, въ выраженіи ея лица было опять что то дѣтски безпомощное и дѣтски капризное.

— Женя, что за вопросы! воскликнулъ онъ, цѣлуя ее въ голову. — Но теперь надо спѣшить! Онъ сейчасъ будетъ здѣсь… Ты должна объясниться безъ меня… Онъ не долженъ знать, куда ты уѣдешь… Хотя лучше бы остаться, не уѣзжать… Но если ты рѣшилась, то нечего дѣлать… Я сейчасъ ухожу… Если онъ застанетъ меня здѣсь, онъ вызоветъ меня на дуэль и что бы ни случилось тогда — ты погибнешь… Убьетъ онъ меня или я его — тебѣ придется все равно перенести тяжелую долю… Этого надо избѣжать не для меня, а для тебя…

Онъ говорилъ это довольно твердо, стремясь казаться не трусомъ, а только разсчетливымъ и предусмотрительнымъ человѣкомъ, старающимся вразумить своенравное и неопытное дитя. Но это плохо удавалось ему; ему казалось, что онъ стоитъ на раскаленныхъ угольяхъ, ощущая только одно желаніе — скорѣе, скорѣе убѣжать отсюда. Этотъ пріѣздъ соперника засталъ его такъ же врасплохъ, какъ и ее.

— Господи, Господи, что за мука! восклицала она, закрывая лицо руками. — И за что это все, за что!

— Ну полно, полно! Что дѣлать! прерывающимся голосомъ говорилъ онъ. — Мы сами виноваты, много виноваты! Мы увлеклись… мы дѣйствовали, очертя голову… вотъ и плоды… Я тогда еще говорилъ тебѣ, что надо подождать!..

У него начиналось что то въ родѣ лихорадки.

— Ахъ, что ты мнѣ толкуешь! Ждать, когда любишь! раздражительно воскликнула она.

— Ну, а не ждали, вотъ теперь и придется пережить все это, почти съ упрекомъ сказалъ одъ и тотчасъ же снова началъ ее утѣшать:- Ну, не плачь, все пройдетъ… все пройдетъ и мы будемъ счастливы…

Онѣ торопливо обнялъ ее, быстро поцѣловалъ и проворно направился въ выходу, проговоривъ еще разъ на ходу:

— Будь тверда, соберись съ силами!

Она, кажется, не слышала послѣднихъ его словъ; она опустилась снова въ изнеможеніи на кресло и залилась слезами.

— О, проклятое, проклятое положеніе! шептала она, стискивая руки. — Если бы можно было на время уснуть, чтобы все объяснилось, окончилось само собою! Кажется, бѣжала бы далеко, далеко, чтобы только не видать Владиміра… И за что это испытаніе? Мишель говоритъ, что мы дѣйствовали, очертя голову… Но развѣ страсть разсчитываетъ?.. развѣ она взвѣшиваетъ?.. О, какъ я люблю Мишеля, какъ я ненавижу Владиміра! И за какой грѣхъ онъ посланъ мнѣ въ мужья? Мишель твердитъ, что и это наказаніе за то же, что я вышла замужъ, очертя голову… Вѣчно все одна и та-же скучная пѣсня!.. Хорошо ему толковать, а развѣ я тогда понимала что нибудь!..