Алексей Бондин - Матвей Коренистов

Мария Петровна с Клавдией тихо беседовали у печи, отгороженной тонкой стенкой. Коренистов заглянул туда, проговорил:

— Мать, не пора ли домой?

— Тятенька, ночуйте! — отозвалась Клавдия. В голосе ее была просьба: — Далеко ведь идти-то, а время-то уж много.

— Верно, отец, давай ночуем... Я боюсь больно лесом ходить.

— Не люблю я ночевать в чужих людях.

— Ну, я-то ведь не чужая...— Клавдия взялась за лацканы отцовского пиджака, боязливо посматривая на Степана.

— Ну, ладно, коли... Только завтра чуть свет домой.

Клавдия поспешно приготовила родителям постель в уголке на полу. Пока Коренистов молился на сон грядущий в кухне, Степан дремал у стола.

Когда Коренистовы улеглись, Степан позвал Клавдию.

— Что? — спросила она, подходя к мужу.

— Не знаешь своих обязанностей,— вытягивая ногу, проговорил он.

Клавдия с трудом принялась стягивать с него сапоги. Распоясала рубаху и стащила брюки. Степан, пошатываясь, ушел на кровать.

Ночь Коренистову показалась вечностью. Ему не спалось. Он думал о своей будке, о своем участке.

— Мать,— прошептал он,— а вдруг там что-нибудь стрясется, а? И меня нет.

— Ну, чтой-то, отец, никто как бог.

— Бог-то бог, да и сам-то не будь плох.

— Ты ведь Родиону Мокеичу наказал.

— Наказал. В случае чего, мол, так ты позвони по телефону.

— А он знает куда по телефону-то говорить?

— Ну, неуж не знает... Я, поди, толком сказал ему, что в пролетную казарму второго отделения.

— Ну и позвонит... Спи-ка, давай, с богом.

Спустя несколько минут, Матвей вздрогнул.

— Ты чего, отец, приснилось тебе, что ли? Вдруг чего-то тебя дернуло.

— Какой грех, приснилось? Я еще и не начинал спать-то. Спину кто-то ужалил...

— Меня тоже все кусает кто-то.

— Клопы... Ишь, как сейчас напахнуло клопом. Ой!

Чтоб ты околел. Ну-ка, встань. Я спичку чиркну.

Матвей нащупал свой пиджак, достал спички и осветил постель...

— Смотри-ка, их какая прорва... Ну, сунуло меня остаться... Сроду в чужих людях не спал. Пришлось раз, и вот тебе...А Клавдейка-то со Степаном, спят как издохлые.

Матвей ворочался, вздыхал, чесался, творил молитвы, ругался. Ему казалось, что его положили в муравейник. Он несколько раз вставал, зажигал лампу. Мария Петровна уснула. Он позавидовал.

— Спит!.. Как колода, лежит.

Только когда в окнах забрезжило утро, Коренистов уснул.

Но вскоре его разбудили тихие шаги и возня. Он открыл глаза. Степан, посапывая носом, сонно ходил по комнате и собирался на работу. Он взял сапоги, осмотрел их и решительно направился в кухню. Коренистов слышал сердитый шопот Степана.

— Сапоги-то так и не вымыла.

— Позабыла, Степа.

— Позабыла?.. Вечно забываешь.

Послышались тихие удары и плачущий голос Клавдии:

— Ну что ты делаешь, Степа... Не хлещись, говорю я.

Коренистова ткнула под бок жена. Она лежала на спине с открытыми глазами.

— Он бьет ее, отец,— прошептала Мария Петровна,— бьет голенищем.

Коренистов кашлянул и встал. Из кухни вышел Степан.

— Что не спишь, тятенька? — улыбаясь, сказал он.

— Слушаю, как ты жену свою уму-разуму учишь.

Степан виновато усмехнулся и проговорил:

— Ну, чего я ей сделал. Я только спросил, что сапоги, мол, не вымыла.

— А я так сам всю жизнь сапоги свои мыл и чистил. А вот спроси-ка тещу-то, видала ли она от меня хоть один щелчок. Век прожили... А ты... Нынче за эту штуку не похвалят... Мать, вставай... одевайся, пойдем, пора.

Степан молча вышел.

— Ну, угостила ты меня, дочка, ночевкой. Как это вы живете в этом клоповнике...

— Да уж я, тятенька, чего-чего ни делаю. Из казармы наползают они, пособиться не могу.

— Из казармы?.. Значит, и там от них вскресу нету. Эх-ма, хозяева! А это что за мода сапоги-то с него стаскивать? Я бы на твоем месте снял с него сапог да этим сапогом по башке бы его... А говоришь, он тебя не бьет. Ну, прощай, живите, смотрите, у меня хорошенько.

По дороге домой Коренистов недовольно ворчал:

— Что это за человек? «Я» да «я», и больше никто. Хвастун. А Клавдейка-то ровно уже десять годов замужем, осунулась, как старуха... Ни песен от его, ни слов хороших, умных. Не пойду я больше к твоему зятюшке.

— Клавдия-то сказывала, что он будто в партию хочет записываться.

— В партию? Хм. Хорош будет коммунист. Да если я услышу, так нарочно схожу в ихний комитет да скажу, что он за птица. Вот теперь и подумаешь над тем, что нынче в моде жен да мужей менять. От хорошей жизни не сбудется это. А вот из этого, прости господи, омута и закон — к чорту, да уйдешь.