Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

После обеда, когда они закурили, и вышли на тот же хорошо им знакомый балкон, и увидели те же рослые, с пожухлыми листьями акации, Холмов улыбнулся и сказал:

— Помнишь, Андрей, весной мы вот здесь стояли. Была гроза, и ты уверял меня, что не поселишься в этом доме.

— Помню, да и у тебя, вижу, память хорошая, — тоже с улыбкой ответил Проскуров. — Получилось, Алексей, совсем не так, как я желал. Специалисты осмотрели дом и нашли, что для детского учреждения он не годится, тесен. Вот и пришлось мне сюда переселиться. Детский же сад мы строим. Прекрасное будет здание!

Вид с балкона теперь был не таким красочным и ярким, как тогда, в мае. Деревья стояли в скромном осеннем убранстве. Тоскливо падали листья и, гонимые ветерком, шуршали на асфальте. Холмов заметил, что между оголенных веток уже не висел орудовский круг с «кирпичом». Улица наполнялась шумом проносившихся машин. Холмов и Проскуров понимающе переглянулись, и улыбка на их лицах говорила, почему они переглянулись и почему посмотрели на голые деревья и прислушались к уличному шуму.

— Суть, Андрей, не в том, где жить, а в том, как жить, — задумчиво глядя на улицу, сказал Холмов. — Достоинства и недостатки человека измеряются не жильем, а его делами. В этом отношении мне нравится Сагайдачный. Тоже, помнишь, когда мы посылали Сагайдачного в Вознесенскую, слышали голоса: «Молод». Хорошо, оказывается, что он молод. Так что, может быть, и тебе не надо бояться, что Величко и молод и мечтатель?

— Сейчас я думаю не о Сагайдачном и не о Величко.

— А о ком же?

— О тебе, Алексей. Знаю: затаил в душе обиду. А ведь я добра желаю. Не работа тебе нужна, а отдых.

— Неужели ты не можешь понять, Андрей, что я не могу сидеть сложа руки в Береговом! — резко сказал Холмов. — Вот постареешь, уйдешь на пенсию и сам тогда узнаешь, как трудно жить без дела.

— Все это я понимаю, — с улыбкой, примирительно сказал Проскуров. — А что, если заняться тебе лекциями? Будешь рассказывать о своей жизни, о своем опыте партийной работы. Возьмешь путевки и поедешь по районам.

— Это совсем не то, что мне нужно, — ответил Холмов. — Во-первых, лекции у меня еще нет и неизвестно, будет ли она. Во-вторых же, лекции можно читать, находясь на работе.

— Тогда давай обратимся в ЦК, — сказал Проскуров. — Попросим послать тебя в другую область и дать работу по тебе, по твоему опыту и желанию. Иного выхода не вижу.

— Уехать в другую область? — Холмов хмуро посмотрел на Проскурова. — Хочешь избавиться?

— Ну что ты, Алексей! Как не стыдно!

— Запомни: из родного Прикубанья никуда не уеду.

— Тогда живи в Береговом. Место хорошее, все, что тебе надо, сделаем, окружим вниманием, заботой. Только живи спокойно.

— Я уже устал от внимания и заботы о моей персоне.

Так они ни до чего и не договорились.

Дома, сидя под ивой и заглядывая в родник, Холмов невольно чуть слышно повторял: «Живи в Береговом… Окружим заботой… Ты — Холмов… Что скажут люди?.. А что мне до того, что скажут люди? Ничего же плохого они не скажут. Да и ссылка на то, что я Холмов, и на мнение людей — это же отговорка. Как же так? Не дать работу только потому, что я Холмов? И смешно и грустно. Ведь я-то вижу и понимаю: повинна не моя фамилия. А что же?»

Чтобы как-то успокоиться и не думать о встрече с Проскуровым, Холмов ушел на веранду, сел к столу и начал перечитывать свои записи о Ленине. Он читал страницу за страницей, и на сердце у него становилось все радостнее оттого, что мысли, занесенные им в тетрадь, все так же были ему и дороги, и близки, и нужны. Он верил, что все то, что он, читая Ленина, узнал, о чем думал и что его волновало и волнует, ему еще пригодится, и не здесь, в Береговом, а на работе. «Только бы побыстрее распрощаться с Береговым и с этим теплым небом! — думал Холмов. — Но как? А что, если написать в ЦК? Напомнить о себе, о своем желании поехать в Камышинский? Зачем же писать? Надо послать телеграмму. Да, да, именно телеграмму, и сегодня же. Как это я раньше до этого не додумался?»

Мысль о посылке телеграммы заставила Холмова, не мешкая, отправиться на почту. Он вернулся повеселевший, в хорошем настроении. Обнял Ольгу и сказал:

— Не дуйся, не сердись, Оля! Видишь, какое у меня веселое настроение.

— Отчего бы это? — спросила Ольга.

— Только что послал телеграмму в ЦК! — все так же весело ответил Холмов. — Прошусь в Камышинский.

— И радуешься?

— Человек, Оля, так устроен, что надежда и ожидание его радуют, окрыляют, — ответил Холмов. — Вот и у меня на душе спокойно, настроение поднялось. Поедем, Оля, в Камышинский! Там, помнишь, мы влюблялись и начинали жить. Снимали комнатушку в хате казака Анисимова. Из окна был виден берег Кубани.