Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 3

Подошли к перекату и остановились. Молчали, как бы раздумывая над тем, стоит ли по камням перебираться на ту сторону или остаться на этом берегу. Постоять, издали полюбоваться радужными красками леса и уйти. Но вдруг Верочка, не сказав ни слова, рукой подхватила подол платья, оголив колени, смело вскочила на камень. Она будто бы хотела показать Холмову, как она молода, какие у нее красивые и крепкие ноги и как она умеет легко бежать по камням. С проворством козы перепрыгнула на второй камень, на третий и так, точно танцуя, очутилась на середине протоки. Оглянулась, увидела опечаленно стоявшего на берегу Холмова, со смехом и так же быстро вернулась к нему, сказала:

— Алексей Фомич! Что же вы стоите? Эх, вы! Пойдемте! Смелее! Не бойтесь, не упадете! Дайте вашу руку.

И как только она это сказала, ему стало стыдно. Не от упрека, нет… Стыдно стало от сознания, что он не умел так смело и так легко прыгать по этим бородатым камням, как это получалось у нее. И не умел этого делать не потому, что боялся упасть, не потому, что в ступне все еще чувствовалась боль, а потому, что уже был немолод.

Не зная, отчего он покраснел, Верочка взяла его за руку и, поддерживая и увлекая за собой, помогла ему встать на камень, самый ближний от берега. Теряя равновесие, Холмов качнулся, Верочка помогла, поддержала, и он не упал. Он боялся свалиться в воду, а она смеялась, и так заразительно, весело и звонко, что смех ее эхом отзывался в лесу и, наверное, был слышен даже в станице. И Холмов, становясь на камень с дрожью в коленях, краснел еще больше и не мог понять, почему Верочке было так смешно. Смеялась ли она просто так, как смеются дети от избытка радости, или ее смешила та робость, с которой он, пользуясь ее поддержкой, переступал с камня на камень?

Чувство стыда и неловкости не покидало его и тогда, когда он, с помощью Верочки перебравшись через протоку, подошел к лесу. Удручающая мысль о том, что он немолод и что только поэтому не мог, как Верочка, легко прыгать по камням, не покидала его. Думать об этом было неприятно, и, на что бы он ни отвлекался, каждая мысль завершалась как упреком: «А камни?..»

Тут, возле леса, на ярком солнце, ему вдруг захотелось обнять Верочку, посмотреть ей в глаза, сказать что-то такое хорошее, необыкновенное. Решиться же на это он не мог. Не мог потому, что невольно говорил сам себе: «А камни?» Ему было грустно, и он сознавал, что, видимо, не то что трудно, а совершенно невозможно заново воскресить в себе то чувство, которое когда-то жило в нем, да и к тому же воскресить в точности таким, каким оно было в далекие годы юности…

Понимая, что нельзя же и тут, возле леса, стоять молча, Холмов задумчиво посмотрел на полыхавшие в солнечных лучах верхушки деревьев и сказал то, чего Верочка от него никак не ждала:

— Завтра поеду в Южный.

— Завтра? — удивилась Верочка. — И не погостите у братьев?

— Некогда гостить. Есть важное дело к Проскурову.

— Какое дело? Скажите и мне.

— Буду просить работу.

— И давно вы это решили?

— Сегодня. Точнее, сейчас.

— Значит, уедете из Берегового?

— Уеду.

— Ой, как это хорошо! — искренне обрадовалась Верочка. — Удивительно, как хорошо! Уезжайте, Алексей Фомич! Обязательно! Это же прекрасно! Ну зачем вам оставаться в Береговом! Это вы правильно решили! И знаете что? Я поеду с вами! Куда угодно! Хоть на край света. — Она наклонила голову, и копна русых волос закрыла ее пылавшее лицо. — К Мошкареву все одно не вернусь. — Она подняла горящее, взволнованное лицо. — Или вернуться, а? Алексей Фомич, как вы скажете, так я и сделаю. Вернуться, а?

«Она, конечно, хитрит, и хитрость-то ее по-ребячьи наивна, — думал Холмов. — Она ждет, что я скажу, чтобы к Мошкареву не возвращалась, а уехала со мной. Конечно, это возможно. Почему бы ей не уехать со мной? Даже на край света. А камни? Да, да, камни, о них нельзя забывать, нельзя. А если выбросить из головы эти камни и сказать ей, что вот я, уже немолодой человек, влюбился в нее? Как раз подходящий для этого случай. Лес, река, мы одни, вокруг ни души. Скажу ей, а потом мы сядем в „Волгу“, и пусть молчаливый Игнатюк увозит нас на край света… А камни? Ничего, что камни, ничего… Пусть хотя бы временно испытаю то, чего уже давно не испытывал. Может быть, я был бы счастлив, и весь тот житейский груз, что лежит на мне, свалился бы с меня?.. А камни? Проклятые камни, так и лезут на ум…»

— Я поехала бы с вами хоть на край света, — как бы понимая, о чем он думал, повторила она совсем тихо. — Только позовите… Почему вы молчите, Алексей Фомич? Не хотите позвать?