Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

Гнедые красавцы, урча и распуская по подсолнухам чад, вошли в рядки, культиваторы жадно припали к земле, и старательно заработали сошники. А перед вечером, когда солнце, тронув горячим отблеском темневший за Кубанью лес, опускалось за горизонт, Иван, пригнувшись к рулю, что есть мочи гнал свой мотоцикл в станицу, спешил. «Удивляюсь, как ты с нею снюхался» — сквозь частые выстрелы мотора и свист ветра в ушах слышались обидные слова Петра. — «Как и батя, Петро праведник и чужую жизнь мерит на собственный аршин, да и рассуждает точь-в-точь как батя… Ничего я не скажу ему, как и что было. Все одно не поймет»…

Тот день, когда он впервые увидел Валентину, вспоминается Ивану часто и ярко, до щемящей боли в груди. Он пришел в поликлинику с завязанной платком шеей, с трудом, по-волчьи, поворачивая голову. Молоденькая врачиха встретила его сочувственной улыбкой, и он заметил, что глаза у нее были большие, темные и что из-под белой шапочки игриво выглядывали смолисто-черные завитушки.

— Что у вас, Иван Андронов?

— Чирей… Замучил, проклятый, — ответил Иван и подумал: «Откуда она знает мое имя и фамилию?»

Она сама сняла с его шеи платок и снова улыбнулась, теперь уже как своему давнему знакомому.

— О! Готовенький, созрел. Почему не приходили раньше?

— В поле, все некогда.

— Снимайте рубашку и ложитесь на кушетку.

Иван с усилием поднимал голову, трудно было наклоняться. Она помогла ему стащить липшую к телу рубашку, и когда упругие ее пальцы прикасались к его спине, по телу пробегала холодная дрожь. Он лежал на животе, уткнув лицо в подушку и закрыв глаза. Пахло лекарством, какие-то металлические предметы падали на стекло и позвякивали, шумела, выхлестывая из крана, вода. И вот те же упругие, энергичные пальцы коснулись шеи и плеч, Иван почувствовал прикосновение чего-то мокрого, холодного, в нос ударило спиртом, и вдруг что-то хрустнуло, фурункул словно разорвался, резанула нестерпимая боль, Иван застонал, и из его закрытых глаз выступили слезы.

— Все, все, конец, и боль скоро пройдет, — говорила она, все еще занимаясь своим делом, касаясь пальцами его шеи. — Сейчас приведу все в порядок, закрою бинтом… А шея у вас крепкая, как у борца. Вы, наверное, спортсмен?

Иван не ответил, лицо его было прижато к подушке.

— Ну вот, готово. Завтра прошу на перевязку.

Все и началось с хождения на перевязку. Уже прошло два месяца, от чирья остался лишь след лилового оттенка, а Иван через каждые два или три дня, вскочив на мотоцикл, прямо с поля спешил на перевязку. Валентина встречала его то с радостью, ее большие глаза загорались живым блеском, то как-то удивленно, тоскливо, с лицом хмурым, опечаленным. Однажды, осмелев, Иван пригласил ее прокатиться с ним на мотоцикле. Она рассмеялась, заправляя под шапочку завитки черных волос.

— Это что же, среди бела дня?

— Зачем же? Поедем, когда стемнеет.

— Я сяду в люльку?

— Мы поедем без люльки. Сядете на седло, у меня за спиной.

— Не поеду.

— Почему?

— А если упаду?

— Ни в коем случае! Ручаюсь! Будете держаться за меня и не упадете. Очень удобно сидеть…

— Все одно не поеду. Боюсь быстрой езды.

— Я езжу тихо, осторожно. Честное слово!

— И куда же мы умчимся?

— Можем поехать в горы, к перевалу. Асфальт лежит до горы Очкурка. Отличная стелется дорога, ее недавно покрыли асфальтом, ехать по ней одно удовольствие.

— Нет, не поеду. Ни к чему это…

Она смотрела на посуровевшего Ивана, на его сломленные брови, улыбалась ему, и ее темные смеющиеся глаза говорили: «Ну что ты, Ваня, конечно же поеду, поеду. Это же как интересно. Ночная дорога, кругом горы, и мы одни»…

— Валя, я жду вас сегодня.

— Не ждите, я уже сказала…

— Приходите на берег, туда, где дорога сворачивает на перевал… Прошу вас.

— А я прошу вас, Иван Андронов, на перевязку больше не являться. Вы совершенно здоровы.

— Запомните: берег, поворот… Меня найдете легко, я зажгу фару.

Он ждал ее долго, то включая фару, то выключая фару. И вдруг прожектор шагах в двадцати поймал белое платье, оно запламенело. Это была она, Валентина. Иван обрадовался, позвал ее, и Валентина, подбежав к мотоциклу, сказала, задыхаясь:

— Ну, вот и я… Дождался? Да погаси свое зарево!

Фара потухла, в ту же секунду навалилась такая густая темень, что не было видно ни дороги, ни берега, ни даже Валентины.

— В темноте лучше, не заметишь, как я краснею.

Иван взял Валю за руки, как бы боясь потерять ее в темноте.