Семен Бабаевский - Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— Тебе что нужно, водитель?.

— Доброго здоровья, утиная хозяйка! Как твое имя?

— Екатерина Васильевна… А в чем дело?

— Катя… Екатерина Васильевна, принимай корма.

— Да ты что, аль новичок? Не знаешь, куда их доставлять? Вези вон туда, в кормоцех. Видишь трубу?

— Екатерина Васильевна, а где твоя хата?

— Тебе же нужен кормоцех. — Катя рассмеялась, щеки ее порозовели, глаза заблестели. — Зачем понадобилась моя хата?

— Хочу прийти в гости.

— Ой, погляди на него, какой скорый!

Стройная, в белом халате, она была похожа на какую то гордую птицу. Перед ней поднимался щиток, на щитке — две кнопки, как два зеленых глаза, и надо было знать, какую из кнопок и когда нажать, чтобы накормить и напоить прожорливое утиное стадо. Словно завороженный, Никита смотрел не на щиток с чудо-кнопками, а на Екатерину Васильевну и не видел, как транспортеры, лениво двигаясь, подавали корм, как утки жадно глотали готовую, приготовленную для них пищу, похожую на круто заваренную пшеничную кашу, — все собой заслонила эта женщина.

— Водитель, чего стоишь? — Ее снова душил смех. — Я же сказала, вези свой груз в кормоцех. Трубу-то видишь?

— Вижу, как не видеть. — Никита включил мотор, развернул грузовик. — А в гости я приду, так что поджидай.

С той поры Никита часто бывал у Кати и многое узнал о ней. Он узнал о том, что Катя развелась с мужем, не прожив с ним и года, что еще не так давно она была обыкновенной птичницей, а теперь диспетчер (тоже заковыристое словцо!) и одна управляется с тысячами крикливых и прожорливых уток. Он хорошо знал неказистую хатенку под изорванным старым толем, заросший бурьяном, осиротевший без хозяина двор, низкую, сбитую из досок калитку и хворостяные ворота. Ворота вросли в землю, хворост снизу сгнил, их никогда не открывали, и поэтому Никита не въезжал своим грузовиком во двор. Сегодня он тоже поставил его возле калитки и сразу же начал поспешно, чтобы никто не увидел, носить и складывать в сенцах рулоны рубероида. Мать Кати, Евдокия Гордеевна, женщина ласковая, словоохотливая, обрадовалась, увидев Никиту, хотела ему помочь.

— Мамаша, я сам. Вам это не под силу.

— Ой, какой же ты славный, Никита! Не забыл-таки про нашу кровлюшку!

— У меня, мамаша, слова не расходятся с делами.

— Он занес четвертый рулон, стряхнув пиджак, вытер руки тряпкой, которую ему подала Евдокия Гордеевна, спросил:

— Что-то я не вижу Катю?

— Нету ее дома. Завтра она свободная от дежурства, а зараз на комплексе.

— Мамаша, а вы удивительно хорошо выговариваете это трудное слово. — Никита наклонился в дверях, чтобы не зацепить головой притолоку, вошел в хату. — Помню, раньше у вас это не получалось. Научились, да?

— Одолела… Веришь, Никита, недели две мучилась, твердила, аж язык опух. Встаю утром — бубню, ложусь спать — бубню, словно молитву. Соседка Надюша услыхала мои разговоры и смеется. «Ты что, — спрашивает, — Дуся, аль умом тронулась? Чего ты ходишь по двору и заговариваешься, как ненормальная, и что-то поешь, мурлычешь себе под нос?..» Мне и Катя помогала. Сама говорит, а меня заставляет повторять за ней, да чтобы погромче. Так и наловчилась. — Евдокия Гордеевна спохватилась: — Небось проголодался? А я тебя байками угощаю. Мой руки и садись к столу. Сокол мой ясный, чем тебя попотчевать? Хочешь, нажарю яичницы, можно на сале, а можно и на сметане. Есть у меня и жареная уточка, и помидорчики солененькие, целенькие, как яблочки, и водочка отыщется… А за покупку не придумаю, как тебя и отблагодарить. Теперь у нас будет крыша. Не знаю, Никита, и что бы мы без тебя делали, благодетель ты наш!

— Водочку, мамаша, отставить! — решительно заявил Никита, полотенцем вытирая свои крупные, как у грузчика, ладони и видя на столе нераспечатанную бутылку. — Зараз я нахожусь за рулем, мне нельзя.

— Никита, хоть одну рюмашку.

— Ни капли. Нерушимый шоферский закон. Случится что в дороге, допустим, не по моей вине, а милиция перво-наперво — дыхни. Вот и весь разговор… Так что лучше унесите ее с глаз, чтоб не соблазняла, черт!

Никита уселся за стол, а заботливая хозяйка умчалась в погреб, принесла оттуда полную миску только что вынутых из кадки, еще мокрых, ярко-красных помидоров, поставила тарелку с кусками утятины. Затем взяла сковородку и ушла на кухню готовить яичницу. Никита смотрел на помидоры и на бутылку, как кот на сало, улыбаясь и самодовольно поглаживая усы.

— Да, помидорчики, черт, соблазнительные, еще к ним и не притрагивался, а слюнки уже текут, — сказал он, когда Евдокия Гордеевна появилась со сковородкой, в которой шкворчала и пузырилась яичница. — И как вы, мамаша, могли до весны сохранить их такими невредимыми красавцами?