— Чего ради краснеть?
— Ваня, неужели ничего не понимаешь?
— Все я понимаю… Очень хорошо, что ты пришла, не испугалась. Поджидая тебя, я загадал: если придешь, значит, судьба.
— Да ты что, суеверен?
— Только сегодня начинаю верить в свою судьбу… Да, Валя, возьми вот эту каску.
— Зачем?
— Положено. Без нее нельзя, автоинспекция не дозволяет. Дай я помогу надеть. — Он прижал ее голову к груди потому, что ему так хотелось, пальцами отыскал завитки у висков, поправил их и надел каску. — Несколько великовата.
— И тяжелая, — добавила Валя. — Она слетит с меня.
— Мы ее закрепим ремешком вот так, ниже подбородка. — Иван приподнял ее легко, как девочку, бережно усадил. — Руками держись за эту скобу или за меня. Свет я включу, когда под колесами зашуршит асфальт. — И он умело, как заправский мотогонщик, прыгнул в седло, включил мотор и крикнул: — Поехали!
Часто вспоминались Ивану и бег колес по сверкающему под лучами фары асфальту, и пугающая чернота ночи, рассеченная, как шашкой, прожектором, и Валентина за спиной, цепко державшаяся за него руками и дышавшая ему в затылок. Он гнал машину, все увеличивая скорость, летел, спешил, словно на пожар, и когда тормозил, Валентина наваливалась на него, и ее упругие груди упирались ему в спину. Никогда не забыть ему и того, как он проскочил мосток, увидел обрывистый берег и внизу захлебывающуюся в беге, вспененную речку. За мостком не раздумывая свернул с асфальта, вскочил в подлесок, чувствуя под колесами высокую траву, остановился и погасил фару. В тот же миг темнота сомкнулась. Совсем близко плескалась, билась о камни вода, шум плыл тягучий, ровный, как будто рядом старательно трудились жернова.
— Ваня, что это за речка такая шумная?
— Каял-Су, приток Кубани. А как красиво шумит!
— Ваня, здесь страшно. Поедем обратно.
— Зачем же нам ехать обратно? — удивился Иван. — И ничего страшного тут нету.
Он осторожно взял ее на руки, как берут больного ребенка, и понес, путаясь ногами в траве. Молча и так же осторожно опустил ее на густую, толстую, как войлок, траву, сам прилег рядом.
— Ваня, да сними с меня эту тяжелую каску, от нее у меня шея болит.
— Ах, да, каска! Я и забыл о ней.
Они рассмеялись и не знали, почему им вдруг стало так весело. Иван поспешил отстегнуть ремешок и снять каску. Повторяя глухим, сдавленным голосом: «Валя, моя любимая»… — он целовал ее, ничего не видя и не слыша. Казалось, что в эти минуты и вода в берегах перестала биться о камни, и темная стена леса покачнулась и отступила от них… Они лежали на примятой, пахнущей разноцветьем траве, встревоженные, пристыженные, и молчали. Да и о чем же говорить, когда и так все уже было сказано. Глаза у них влажные, счастливые. Когда пригляделись к темноте, то заметили, что ночь была не такая уж и темная, что были видны не только лес, а и стоявший в сторонке мотоцикл, и шапки кустов, и густые россыпи звезд на чистом высоком небе.
— Завтра, Валя, мы пойдем в станичный Совет и распишемся.
— Нельзя так сразу.
— Почему нельзя? Все можно…
— Не забывай, Ваня, у меня есть муж.
— Теперь я твой муж, а ты моя жена.
— Как у тебя все просто…
— Ты же любишь меня, Валя? Я же знаю, любишь.
— И ты еще спрашиваешь?
Она вдруг заплакала, а Иван, не зная, что ей сказать и как ее утешить, молчал.
Рядом, в глубоких темных берегах, буруны старались больше прежнего, словно бы радуясь, что их слушают, и шумели они как-то уж очень протяжно и напевно.
Распугав сидевших возле плетня кур, Иван прострочил тихую, затененную акацией улочку и свернул во двор своей тетушки Анисьи. Старшая сестра его матери, эта милая, добрая женщина, осталась одна в своей хатенке, стоявшей посреди широкого, по-сиротски заросшего травой двора. Ее муж погиб на фронте, единственная дочь Вера окончила Степновский медицинский институт, там же, в Степновске, вышла замуж и к матери не вернулась. Во всей станице, наверное, одна тетушка Анисья и понимала Ивана, и сочувствовала ему: «И негде вам, разнесчастным, приютиться». И она посоветовала племяннику встречаться с Валентиной у нее в хате, и когда молодые люди приходили, она всякий раз покидала их, говоря, что ее ждут какие-то неотложные дела.
Сегодня она стояла у калитки, прислушивалась. Встретила племянника, сказала:
— Ну, я схожу к соседке. Марфа Игнатьевна что-то приболела, просила зайти.
— А Валя здесь?
— Давно, бедняжка, мается.
— Тетя, мы скоро уедем.
— Уезжайте. Не забудь прикрыть дверь.
Читать дальше