Виктор Московкин - Золотые яблоки

— О себе ты никогда не рассказываешь, — капризно проговорила Галя. — Кто ты и что ты, я не знаю. И в то же время мне кажется, что я тебя знала всю жизнь.

— Разве так интересно тебе, откуда я родом, кто мои родители? — спросил Виталий. — Я есть, и этого вполне достаточно.

— Вот опять ты увиливаешь в сторону.

— Слушай, — решительно сказал он, останавливаясь и обнимая, ее. — Мать — врач, отца не помню: когда я был маленький, его взяли, и о нем мы больше не слышали. Он работал заведующим районо. Сейчас он реабилитирован, но нам от этого не легче.

Галя затихла, прислушиваясь к его резкому голосу, потом зябко поежилась.

— Подумать только, какое страшное было время. Просто не верится.

— Ну вот, не надо было тебе говорить. Все прошло, все по-другому. Считают, что мы счастливее своих отцов. — Он взглянул в ее серые, с влажным блеском глаза и добавил: — Никогда не видел тебя такой хорошенькой. Ты сегодня особенная.

— Тебе так кажется, — польщенная, сказала Галя.

Ей вдруг захотелось вечером поехать туда, где она впервые встретила Виталия. Мимо белых стен древнего монастыря они прошли на площадь и разыскали такси. Через пятнадцать минут шофер с немалым удивлением высадил их на пустынном шоссе, развернулся и уехал, что-то ворча про себя. Сбоку за кустами проглядывали огни строительства. Внизу, где прямой лентой тянулась бетонная дорога, поблескивая фарами, ползли самосвалы.

— Галинка, — шептал Виталий на ухо. Галя чувствовала его горячее дыхание, слышала волнующий голос, и огромное ликующее счастье наполняло ее.

Он оберегал ее от веток кустарника, через который они продирались, чтоб выйти на бугор, откуда вся стройка была как на ладони. И когда кустарник кончился, она облегченно вздохнула. Виталий привлек ее к себе, потерся щекой о волосы и опять стал неистово целовать в губы, шею, бормоча бессвязные, обжигающие слова.

— Не надо, прошу тебя… — обессилев от ласк, испуганно проговорила Галя. — Слышишь?

— Ну что ты… Ты хорошая, славная…

Потом они сидели, прижавшись друг к другу. Гале хотелось молчать, а Виталий говорил:

— Все естественно. Когда-нибудь пришло бы такое время. А я тебя люблю. — Он поцеловал ее в холодные, обмякшие губы.

«Почему он так спокойно говорит? Как он может?» — думала она.

Виталий чиркнул спичкой, сидел, глядя на тусклый огонек папиросы.

«Как он может? Почему он так спокойно говорит?» — неотвязно вертелось у нее.

И вдруг в тишине, около домов, завыла собака, так тоскливо, что испуганная Галя ткнулась головой ему в грудь.

— Вот видишь, ты всегда была послушной, — сказал он, думая, что она начинает успокаиваться.

— Ой, что это такое! — простонала Галя.

И снова тоскливый протяжный вой заставил ее вздрогнуть. Слышно было, как вдалеке скрипнула калитка.

— Шарик! Шарик! — раздался женский голос.

— Мне тебя только увидеть было, — продолжал Кобяков. — Сразу толкнуло: вместе нам, дорожкой одной… Смешные вы стояли тогда у котлована, боязливые. Помнишь, я мимо ехал? Посмотрел — вот, думаю, есть в ней что-то притягательное. Незнакомы еще были, а сердце ликует. С первого взгляда общее у нас зародилось. Так и понял. И не ошибся. Уверен был.

— Ой, что же это такое!.. — бессмысленно повторяла Галя. Виталий, обхватив колени руками, курил и недовольно морщился.

Внизу сверкала огнями стройка. Папироса догорела и затухла. Он отбросил ее, поднялся и, потягиваясь, сказал:

— Пойдем, пока автобусы ходят. А то опоздаем, потом не выспишься!

Рыжий пожевал губу и уставился на Серегу тупым взглядом.

— Я припадочный, — сказал Серега, вращая белками. — Придут выгонять — сяду на пол, в руки стамеску и топор, а в рот мыльного порошка наберу. И буду пузыри пускать. Я в госпитале врачу табуреткой закатил, и то ничего не было.

Рыжий подумал и спросил:

— А догадаются?

— Попробуй догадайся, когда у тебя в руках топор.

Подошел Илья, заинтересовавшись разговором. Сел на кирпичи напротив расстроенного Сереги.

— Кому ты грозишь? — спросил он.

— Отказали в комнате, — устало сказал Серега. — Я хотел въезжать, дом как игрушка, а мне отказали. У меня Аня с ребятишками приехала. Я им письмо написал. Куда я их теперь? Вот пойду, займу самовольно квартиру, в руки стамеску и топор… Сказали, получишь деньгами. А я работал, думаешь, из-за денег? Я с семьей жить хочу. Куда я теперь ребят дену?

— Ты сходи и попроси, — посоветовал рыжий. — Мне когда чего надо, я прихожу и стою. «Чего тебе?» — спрашивают, а я молчу. Ну и дают.