Виктор Московкин - Золотые яблоки

— Считайте меня единомышленником, — сказал преподаватель. — Но вы очень ершисты, так сказать, еще не обтерты. Не мешает быть несколько хитрее, так иногда нужно. Лбом не каждую стенку прошибешь. Я тоже понимаю, чем вам не нравится Галин молодой человек или этот артист Шевелев, но приходится иногда терпеть. Нельзя же в приличном доме устраивать скандалы.

— Лучше поступиться совестью? — спросил Илья.

— Промолчать иногда — еще не значит пойти против своей совести. Поймите, это мой добрый совет вам.

Они вернулись в комнату. Шевелев закончил петь, и ему аплодировали.

— Браво! Браво! — вполне искренне сказал Василий Дмитриевич. — Вы прекрасно пели.

Шевелев самодовольно улыбнулся, а Илья сказал преподавателю:

— Сегодняшняя вечеринка напомнила мне случай…

Он говорил только преподавателю, но к нему стали прислушиваться.

— …Был тогда я помощником вожатого в пионерском лагере. В последний день воспитатели захотели устроить банкет. Проводили пионеров в город — и опять в лагерь. И нас, помощников вожатых, пригласили. Представьте: длинный ряд столов буквой «Т». В углу, на составленных лишних столах, почти под потолком — оркестр. Все усталые — ведь надо было отвезти ребят в город на поезде да вернуться обратно, И время позднее. Все были в сборе, ждали только начальника лагеря. Ждали уже часа полтора. Вдруг видим, идет. Остановился около столовой у всех на виду и еще с полчаса проговорил с женой. Он говорит, она хохочет, закатывая глаза. Все видят и все понимают: не спешит, дает понять, кто мы и кто он. Понимают: не за людей, за скотину считает тех, кто ниже его чином. И все молчат, пошепчутся между собой и опять молчат. А как появился, важный, надутый, с выпяченным брюшком, наш великолепный лагерный оркестр грянул «Славься». И вот представьте… я вскочил тогда на стол и крикнул: «Кто вы? Люди ли?..» — а потом потоптал тарелки… К сожалению, последнего не было, — сказал он сконфуженному преподавателю, который хотел отойти и не знал, как это сделать. — Вы говорите: «Промолчать — это не значит пойти против своей совести». Я тогда промолчал, как и все мои товарищи. Нам было стыдно самих себя… Вот я вспомнил и ответил вам.

Илья замолк, и наступила неловкая пауза. Елена Николаевна сухо сказала:

— Не уясню никак, почему вам этот случай напомнила наша вечеринка? У нас, кажется, «Славься» никому не играли.

Артист наморщил лоб и тоже пытался отгадать, для чего рассказана лагерная история. А застенчивая девушка смотрела на Илью и вообще не понимала, чем ему не нравится вечеринка. Потом она опять украдкой взглянула на артиста, повернувшегося к ней спиной, и подумала: хорошо, что ее пригласили. Такая компания ей нравилась.

Кобяков танцевал с Галей и вел себя так, будто все остальное его не касается. Илью удивляла перемена в нем. Здесь он был уважительным молодым человеком, и только.

Галя танцевала, склонив голову ему на грудь, с мечтательной улыбкой на губах. Елена Николаевна поводила на них ласковым взглядом.

Илья, как слепой, натыкаясь на стулья, прошел к вешалке, сорвал плащ и бросился к двери.

В коридоре он запнулся за пустое ведро, отскочившее с ужасным грохотом. Из комнаты по-прежнему доносилась музыка.

— Черт с ними! — выругался Илья, нахлобучил на глаза кепку и через две ступеньки побежал с лестницы, придерживаясь рукой за гладкие перила. На улице он глубоко вдохнул свежий воздух и еще раз сказал: — Да, черт с ними! Не на них земля держится.

Гале захотелось проводить Виталия. Гости опять сели за стол, а они тайком оделись и выбежали на улицу. У старой липы Виталий набрал горсть сухих листьев и высыпал ей на голову. Она сделала вид, что убегает от него, спряталась за дерево. В три прыжка Виталий настиг ее, внезапно запрокинул голову и стал целовать в трепещущие горячие губы. Потом она сама приблизила губы к его губам, крепко обняла за шею.

— Ты лучше всех на свете, — убежденно прошептала она.

Они пошли в парк, к Волге. Было удивительно тихо и ясно, и шелест листвы под ногами казался неестественно звучным. Светлая полоса лунного света, как луч прожектора, легла на воду. Серебрились кусты акаций, плотной стеной обступившие берег.

Галя заглянула Виталию в глаза: о чем он думает?

— Ты знаешь, мне твоего бывшего друга даже жалко, — сказал Виталий. — Он ни с кем не может ужиться.

— Не знаю, что случилось с ним, — сказала Галя. — Он всегда был очень веселым, смешным…

— Он и сейчас смешной. Ко всему подходит с меркой, какую ему дали в школе. А жизнь — нечто иное. Были когда-то и мы рысаками…