Виктор Московкин - Золотые яблоки

Екатерина Дмитриевна поохала, потом оделась и ушла в магазин. Илья взял было с этажерки книгу, собираясь почитать. Пролистал несколько страниц и положил книжку обратно. На глаза попала тетрадка в тонком коленкоровом переплете. Сюда он когда-то выписывал понравившиеся мысли из книг, стихи. Илья прочел несколько строчек — как это все наивно и смешно. Бросил тетрадь на место, надел плащ, запер комнату и вышел. Ему захотелось проведать своих стариков, у которых уже давно не был.

Как и следовало ожидать, они играли в лото. Увидев Илью, Оля, сидевшая на диване с семейным альбомом, обрадованно поздоровалась. В альбоме были и пожелтевшие от давности карточки с изображением лихих усатых дядей, и совсем свежие. На одной был снят маленький Илья, большеголовый, с любопытствующими глазами.

— Ты прекрасно сохранился, — сказала Оля, показывая ему снимок и заливаясь колокольчиком. Она вся преобразилась в его присутствии, глаза светились тихой неизъяснимой радостью, и нельзя было без улыбки смотреть в них.

Илья подсел к ней на диван, и они вместе досмотрели альбом.

— Может, ты скажешь ей, — вдруг проговорила бабка. — Хочет уходить в общежитие. Разве плохо у нас? И мы привыкли. Ведь как Веруська…

У старушки глаза наполнились слезами.

Ласковая, обходительная Оля пришлась по сердцу старикам, и ее желание уйти от них они приняли как обиду.

— Что это ты, право, выдумала? — спросил Илья.

— Я всего разок заикнулась, — смущенно пояснила Оля, перебирая пальцами косу.

— Это я на нее покрикиваю, — вмешался дед. — Заело ее, и уходит. А хлеб не умеет резать. Наковыряет — не знаешь, какой стороной в рот совать. «Уйду, — говорит, — сами режьте». С норовом девка, — одобрительно заключал он.

— Ой, ты какой, дедуся, злопамятный, — упрекнула Оля. — Уж забыть бы пора, а ты все повторяешь…

— А у нас новость. Сереге Теплякову комнату дают, — сказал Илья. — Радуется, как ребенок.

— Когда-нибудь и у меня будет комната, — проговорила Оля. — Дедку с бабкой на иждивение возьму. У них к тому времени коммунистическая сознательность подымется, они от государственной пенсии откажутся. А кормить-то их все равно надо будет.

— Нет уж, — сказал дед, — что заработал, не отдам. Будешь получать свою — и отказывайся.

— Дедуся, когда из меня бабка выйдет, наступит полное удовлетворение всех моих запросов. Деньги мы побросаем в ямы, которые для домов роют. Ох, и крепко стоять будут!

Оля совсем развеселилась, чмокнула стариков по очереди и закружилась по комнате. Длинные косы разлетелись в стороны.

— Хорошее на мне платье? — спросила Илью.

Платье было самое обыкновенное: из ситца, с короткими рукавами. Но оно шло к ней, и Илья сказал:

— Замечательное!

И Оля опять залилась колокольчиком.

— Ты зашел, чтобы позвать гулять? — спросила она, глядя на него открыто, маняще.

— Пожалуй, — смешался он, потому что такое ему вовсе не приходило в голову. — Если хочешь, пойдем.

— Только не до ночи, — строго сказал старик: ему нравилось командовать Олей. — Запру и не пущу.

— Дедуся, — капризно протянула девушка. — Я же с Илюшей.

— Хоть с чертом, — беспечно сказал старик. — А придешь ночью — не пущу.

Но по глазам было видно: пустит и даже спать не ляжет, будет поджидать.

Оле захотелось на танцы, но сады уже были закрыты, а в клуб идти Илья отказался. «Побродим по бульвару?» — «Конечно! Это очень интересно». — «Погуляем по набережной у Волги?» — «Вот именно, у Волги. Там так красиво». Что бы Илья ни говорил, она со всем соглашалась. Лишь бы ему не было скучно, а ей всегда весело. «Почему?» — удивился он. «Потому что с тобой». Илья покосился на нее и ничего не сказал.

Недалеко от набережной, у серого здания, приткнулось открытое кафе — полотняный навес, вздрагивающий от холодного ветра, груды пожелтевших листьев под мраморными столиками.

Илья выбрал местечко у стены, где не так дуло. Подошла пожилая официантка.

— Ты замерзла, давай какого-нибудь вина выпьем, — сказал Илья. Оля согласно кивнула.

Почти все столики были свободны. В углу, у буфетной стойки, сидели двое — мужчина и девушка, пили кофе. Илья узнал их: Сергей Шевелев и застенчивая рыжеволосая Галина подружка. Девушка была грустна и уж не смотрела так восторженно, как в тот вечер, и артист уже не пел: «Хочу к младой груди прижаться…» Его тусклые глаза лениво оглядывали редких посетителей. Шевелев встретился с Ильей взглядом, сделал вид, что не узнал. Что-то сказал своей собеседнице, а потом они поднялись и ушли…