Борис Ямпольский - Дорога испытаний

Старик улыбнулся, Хведор продолжал:

— Старший, тот строгий: «Имя? Фамилия? Деревня?» Все записал. Говорит: «Не я буду, если медаль не получишь».

— Куда там! — сказал дед.

— А что? Вполне возможно, — заступился Хведор. — Так и сказал: «Не я буду, если медаль не получишь».

— Мать есть? — спросил я.

— Нема, — сказал Хведор и понурил голову. — Вмерли.

— А батько тут?

— Ни. На фронте.

— А братья?

— Тэж.

— А кто ж за хозяина?

— Сам! — ответил мальчик.

— Хведор, ты и на дорогу дай, — сказал слепец, когда мы закончили трапезу.

— А то как же. — Хведор напихал мне в карманы вареного картофеля и хлеба.

Я собрался в путь.

— Дядь, я тебе дорогу покажу, — сказал хлопчик.

— А знаешь, в какую сторону мне?

— Уж знаю, — ухмыльнулся он.

Мы вышли на шлях, на длинный и пустынный, как река, Грайворонский шлях.

Хведор внимательно посмотрел на меня.

— Дядь, а понимаешь, какое тут место? — проговорил он загадочно.

— А что?

— Ого! — сказал он с удовольствием. И привычно, как уже, наверное, много раз, он торжественно сообщил: — Вот тут, — он потопал сапогами, — тут У-эс-эс-эр, а вот, гляди, дядь (он, как бы показывая фокус, перебежал к группе тополей), а тут — уже Ре-сэ-фэ-сэ-ре! То сама граница! — добавил он и с любопытством и гордостью хозяина этого удивительного места на земле посмотрел мне в лицо.

Это было для него вечно загадочно и прекрасно, что он жил у этой невидимой, но важной государственной черты и по нескольку раз в день, когда только хотел, ходил из Украины в Россию, в голубеющий вдали лесок, за грибами и ягодами, а по вечерам хлопчики из России приходили к ним, на Украину, в сельский клуб смотреть картину «Чапаев» или «Минин и Пожарский».

— В школу не ходишь? — спросил я.

— Ни, — печально ответил мальчик.

— А учителя где?

— Там! — он показал на восток.

— Что же ты делать будешь?

— А ждать буду.

— Кого?

— А известно кого — русских. Патроны дай, дядь! — сказал он неожиданно.

— Да вот сколько хочешь! — показал я на разбросанные вокруг стреляные гильзы.

Да что! — пренебрежительно воскликнул Хведор. — Мне с пулей!

— А у тебя винтовка есть?

Он загадочно улыбнулся, что должно было означать: «Я не говорю „да“, но ты сам должен понять».

Я дал ему подобранную мною накануне на дороге обойму патронов с красно-черной головкой.

— Ух, дядьку, бронебойно-зажигательные! — сразу узнал он.

— Ну, прощай, Хведор.

— Прощевайте, дядьку! — сказал он с солидностью хозяина в семействе и ушел с бронебойно-зажигательными патронами в У-эс-эс-эр.

Одни шли строго на восток — на Белгород, Оскол — старыми чумацкими шляхами, другие брали южнее — на Изюм — Барвенково — мимо взорванных шахт, похожих на следы древнего мамонта, и «Короча», «Валуйки» звучало как пароль. Там был фронт. Это — будущие бойцы Первого Украинского, те, кто штурмовали рейхстаг. Третьи шли на север — на Синчу, Сумы; они говорили: «Там леса!..» Их видели после в колоннах Ковпака, в армии Брянских лесов.

А кто не добрался тогда до Корочи, Валуек или Брянских лесов и не прошел через фронт, — встречали тех бойцов из-под Киева в маки, в горах на берегу Адриатического моря, в словацком восстании, на Миланской площади, когда вниз головой вешали итальянского дуче, — всюду, где шла народная война с «господами мира».

Не сразу, а постепенно, мягко, плавно Украина переходит в Россию.

Те же задумчивые в осенней мгле холмы и перелески, те же высокие, стройные, как часовые у дорог, тополя, те же тихие иглистые ели, березы с поникшими к земле длинными, шелковистыми, все чувствующими ветвями.

Прощаясь, мелькают на пригорке белые хатки, но вот уже стали в поймах рек попадаться бревенчатые русские избы на столбах, со светлой кровлей и резными наличниками на окнах.

Все реже и реже слышу оклик «хлопче», а говорят «гражданин» или «товарищ», и чаще встречаются окладистые бороды, степеннее, строже речь, и села называются по-другому: Русская Березовка, Стрелецкое, Драгунское… И только еще долго-долго, будто Украиной посланные вдогонку, провожают вас, иногда выбегая к самой дороге, подсолнухи и печально стоят так, низко опустив тронутые инеем седые головы.

Впервые вижу все это так близко, так подробно, переходя от села к селу, от холма к холму, от леса к лесу, и сердце переполняется щемящей, полной прощальной печали любовью.

Уже позади и Грайворон. Пока добрался до него, фронт переместился на восток, за Белгород.