Константин Лагунов - Так было

К ней подошел высокий крепкий парень в юнгштурмовке.

— С приездом! — весело пробасил он.

Она вздрогнула, вопросительно поглядела на него.

— По-моему, мы с вами одного поля ягода. — Он рассмеялся. — Меня после техникума прислали сюда строить небоскребы, прокладывать метро. Перекраивать эту глушь на социалистический лад. Потеха! А вас?

— Я окончила учительский институт. Назначили в Малышенскую школу.

— Так и знал. Потеха. Будем знакомы. Андрей.

— Полина.

Он подхватил ее чемоданчик и широко зашагал. Всю дорогу он шутил, то и дело приговаривая свое, видно, любимое словечко «потеха»…

У него было крупное лицо с резкими прямыми линиями. Прямой нос, широкий лоб, тяжелый, крутой подбородок. В нем сразу угадывалась большая сила и доброта. И еще — он был очень веселый. А как смеялся!

Однажды, гуляя по лесу, она сильно поранила ступню. Он нес ее на руках несколько километров и все время просил: «Поля, не гляди, закрой глаза. Мне как-то не по себе». Она смыкала ресницы, но в узенькую щелочку продолжала смотреть на него.

— Хитришь, — шептал он. — Думаешь, не чувствую? Я твой взгляд даже спиной чувствую. Ну, не смотри. А то возьму и поцелую, — и сам покраснел.

— Не поцелуешь.

— Поцелую.

— Не посмеешь.

Он поцеловал. Неумело, но так крепко, что у нее дух захватило.

— Потеха! — выпалил он и посмотрел на нее с радостным изумлением. — И откуда ты свалилась на мою голову?

Осенью они поженились. Вскоре ее избрали секретарем райкома комсомола.

— Послушай, Полинка, — не раз говорил он. — Возьми меня конюхом в райком. Стану у тебя ездовым. Куда ты, туда и я. Все хоть на глазах будешь. А то я, по-моему, ревную. Потеха, — и сам смеялся над своими словами.

Накануне войны она стала секретарем райкома партии.

Двадцать шестого июня сорок первого года Андрей ушел воевать. Они, обнявшись, стояли на перроне, а вокруг кипел людской водоворот. Сотни людей плакали, пели, кричали. В невероятном хаосе звуков тонули даже паровозные гудки. Крепко прижав ее, Андрей загудел в самое ухо:

— Вытри слезы, Полинка. Ты же партийный секретарь. Через пару месяцев вернусь и на память об этой баталии привезу ключи от Берлина.

И по-прежнему смеялся…

Клубится, пенится белый туман над утренней землей, обещая погожий красный день. Бежит в тумане маленькая лошадка, шибко бежит, пофыркивая и помахивая куцым хвостом. Сидит в ходке молодая женщина, смотрит в непроницаемое молоко тумана и видит то, что не дано увидеть кому-то другому даже в ясный день, а по ее круглым щекам текут и текут слезы.

Туман стал постепенно оседать. Солнце плотней и плотней прижимало его к земле. Развиднелось дивной голубизной небо, показались верхушки деревьев. Выше солнце — ниже туман. Ниже и гуще. Кажется, лес стоит по пояс в молоке, и лошадь вроде не бежит, а плывет по молоку. Но вот и земля обнажилась. На придорожной траве вспыхнула алмазная россыпь росы. А солнце поднимается все выше и выше и греет все сильней. Высоко-высоко, невидимый глазу, переливчато запел жаворонок. Земля ожила. Окрестность наполнилась птичьим пересвистом, стрекотом кузнечиков, гудением шмелей и пчел.

Солнце вскарабкалось еще на ступеньку, выпило росу, высушило слезы молодой женщины.

Лошадь уморилась. Пошла шагом, тяжело поводя потными боками. Полина Михайловна свернула с дороги в редкий березовый лес, облюбовав небольшую поляну. «Тпру!» Распрягла Малышку и, стреножив ее, пустила пастись. Кинула пиджак на влажную траву, легла на него и сразу уснула.

Сладок и крепок сон в лесу на траве. Воздух здесь пряный и хмельной. Глухо шумят листвой березы, будто поют бесконечную, тягучую колыбельную песню.

Молодая женщина разметалась во сне. Не слышала даже, как по лицу ее ползали верткие муравьи, а в волосах запутался шмель.

Федотова проснулась от лошадиного фырканья. Глянула на часы. «Ого!» Вроде и не спала, а сколько времени пролетело. Скорее в путь.

Текут часы. Спешит на покой солнце. Дробно стукают копыта. И кажется, нет ни конца ни края до блеска наезженной дороге.

Ужасно хотелось есть. Не раз упрекнула она себя за то, что не заехала домой. Кружилась голова. Ни о чем не думалось. Даже курить не хотелось. Во рту и так полынная горечь. Надо было поехать большаком, там по пути много сел, и в любом можно было перекусить, а ее понесло напрямик по лесам. Попыталась сориентироваться, далеко ли до «Новой жизни». Получилась километров двенадцать. «Часа через полтора доберусь. Выдюжу». — И принялась понукать усталую лошадь.