Константин Лагунов - Так было

«При этом, — говорилось в докладной, — комсомольцы оскорбляли обираемых граждан словами и действием…»

Прокурор просил у райкома партии санкции на привлечение коммуниста Синельникова к уголовной ответственности.

— Вот, черт! — Рыбаков так крутнул ручку настольного телефона, что она жалобно хрустнула. — Синельников? Рыбаков. Зайди ко мне. Немедленно. Бегом.

С силой хлопнул по рычажку. Откинулся на спинку стула.

— М-да, — неопределенно протянул Тепляков и умолк.

Наступило долгое молчание.

Первым нарушил его Шамов. Энергично растерев ладонью голый, тускло блестевший череп, он уверенно заговорил:

— Этого следовало ожидать. Синельников не раз грубо нарушал нормы партийной этики. Более того, он отказался выполнить прямое указание райкома о снятии с поста секретаря комсомольской организации жены дезертира Садовщикова. Превратил райком комсомола в ночной клуб. Собираются все, кому не лень, и до утра веселятся. Не располагаю фактами, но думаю, что дело не ограничивается только песнями и плясками. Некоторые руководящие работники района потакают ему, потворствуют. Это разлагающе действует на Синельникова. Он груб, несдержан, не считается с мнением партийных органов.

— Однобокая, субъективная характеристика, — резко сказала Федотова.

— Нельзя так, Богдан Данилович, — вмешался председатель райисполкома Плетнев, укоризненно глядя на Шамова. — Парню девятнадцать, день и ночь на работе. Замотался, одни глаза остались, а энергии — дай бог каждому из нас. Ну, иногда подзагнет на всю катушку, так ведь на то она и молодежь… — Плетнев широко улыбнулся. — На прошлой неделе начисто опустошил наш дровяник. Подговорил ребят, и они за ночь все наши дрова в райком комсомола перетаскали. Я на него тогда здорово нашумел. А он уперся — и ни в какую. Вы, говорит, обязаны обеспечить нас топливом. Мы вам кланялись. Теперь сами посидите без дров… Ну что ты скажешь? Конечно, это своеволие, даже беззаконие. Но ведь парень-то больно хорош. Огнем полыхает. Посмотрю на него — сердцу жарко. И молодежь за ним — хоть куда. Стоящий парень, а ты его аттестовал как последнего проходимца. Не одобряю его заскоков, но, ей-богу, все это от молодости, от самых лучших намерений. А ты — «нарушает нормы партийной этики». Тебе бы обвинителем в суде выступать, а не пропагандой заниматься.

— Я не нуждаюсь, товарищ Плетнев, в вашей характеристике. — Шамов гордо откинул голову назад, надменным взглядом скользнул по лицу председателя райисполкома. — Вы один из тех, кто своим попустительством разлагает Синельникова. Видели бы вы, как он вел себя в райкоме партии, когда я беседовал с ним о Садовщиковой.

— На ошибках учатся, — перебила Федотова. — Синельников осознал свою ошибку. Сам ее и исправил.

— Если вам, уважаемая Полина Михайловна, хочется, чтобы все дудели в одну дуду, я умолкаю. Но это вовсе не значит, что я разделяю ваше мнение, так как считаю его неправильным, исходящим из личных симпатий.

Рыбаков курил, молчал и слушал. Он мог подолгу, не проронив ни слова, внимательно слушать товарищей. В эти минуты он казался бесстрастным и даже равнодушным. И только те, кто хорошо знал Василия Ивановича, могли по его нахмуренным бровям и сосредоточенному взгляду догадаться, что, слушая других, он искал правильное решение.

— М-да, — многозначительно промычал Тепляков. Все повернулись к нему. — М-да, — повторил он. — Тут, конечно, надо разобраться, ше к шему. Шеловек он молодой, горящий. Опять же шибко своевольный, ше вздумает, то и робит. Зашем ему понадобился этот табак? Ше он с ним хошет делать — не понимаю. И ты, Коненко, нишего толком не пишешь.

— Мы с него допрос не снимали, потому и не знаем, для каких нужд отнимал он табак у граждан…

— А что это были за граждане? — поинтересовалась Федотова.

— Обыкновенные…

— Много ли их всего-то? — перебил Плетнев.

— К нам приходили трое. — Коненко щелкнул замком портфеля. — Все инвалиды войны, находятся на лечении и…

— Занимаются спекуляцией, — вставила Федотова.

— Не знаю, может быть, вы располагаете более точными сведениями. — Прокурор отвернулся от Федотовой и умолк.

Дверь приоткрылась. В щель просунулась лохматая голова Синельникова.

— Можно, Василий Иванович?

— Давай.

Степан вошел. Быстрым взглядом окинул собравшихся, вполголоса сказал:

— Здравствуйте.

— Здорово, — откликнулся Рыбаков. — Садись.

Больше никто не ответил на приветствие, и это удивило Степана: «Чего это они?» Степан устроился на стуле поудобнее, покашлял и вопросительно посмотрел на Федотову. Та отвела глаза, Степан забеспокоился: «Что-то случилось неприятное». Он стал перебирать в памяти события минувших дней.