Константин Лагунов - Так было

— Федька…

— Убили? — ахнула Дуня.

Вера отрицательно покачала головой.

— Покалечили?

— Хуже.

— Да говори ты толком!

— Дезертир.

— Де-зер-тир, — шепотом повторила Дуня и замерла с полуоткрытым ртом в полной растерянности.

Вера обняла подругу и горько заплакала, сердито выкрикивая сквозь слезы:

— Бежал с фронта. Подлец!.. Куда же я теперь? Как же… людям в глаза смотреть? Он же муж. Муж, будь он проклят. Предатель…

Дуняша не выдержала и тоже расплакалась. А потом принялась утешать подругу. Последними словами поносила Федора, говорила, что он не стоит ни слез, ни волнений, уверяла, что его позор не прилипнет к Вере.

Провожая Дуняшу на крыльцо, Вера попросила:

— Ты пока никому ни слова.

— Что ты, Верка? И не думай. Ты только матери скажи заранее. Чтоб не вдруг. У нее сердце-то совсем никуда. Надо потихоньку подготовить.

— Ладно… Скажу.

И опять Вера не могла уснуть. Лежала с открытыми глазами и думала о завтрашнем дне. Завтра все узнают о ее позоре. Такая весть нигде не залежится. Вот почему тот лейтенант так смотрел на нее. Теперь все будут так смотреть. Все-все. Жена предателя. Дезертира…

С этими мыслями она забылась на свету, с ними и проснулась. Голова была тяжелая, ломило виски, не хотелось даже открывать глаз. Из кухни глухо долетели какие-то звуки. Тонко звякнуло ведро: мать собирается доить корову. Подружки уже вернулись с фермы. Скоро прибежит Дуняшка. Прибежит ли? Захочет ли быть подругой дезертировой жены? Сколько хороших людей сгубила война, а этого миновали и бомбы, и пули. Где же справедливость? Где?

Вера склонилась у рукомойника, когда дверь с треском распахнулась и в белых клубах студеного пара появился Степан Синельников.

— Здравствуй.

— Ты что? — всполошилась Вера. — Что? А?

Подошла к нему вплотную, широко раскрытыми глазами впилась в парня. А он не посмел встретиться с ней взглядом, опустил голову и мял в руках старенький малахай. Нет, вовсе не просто ударить человека в сердце. Даже если это надо, если иначе нельзя, если нет другого выхода из проклятого тупика. И пусть этот человек — жена предателя и за сочувствие к ней можно лишиться самого дорогого в жизни — все равно. Но и стоять столбом, трусливо опустив глаза, — тоже не выход. Степан заставил себя поднять голову.

— Ты говорила кому-нибудь?

Она хотела что-то ответить, но не смогла разомкнуть дрожащие губы и только покачала головой.

— Сегодня соберем комсомольцев и коммунистов. И ты скажешь.

— О!..

— Сама.

— Как же…

— Сама скажешь.

Сегодня все получалось не так, как нужно. Шиворот-навыворот. Вадим забыл дома тетрадь по геометрии и за невыполнение домашних заданий схватил двойку. Отвечая на уроке истории, перепутал все даты, и старенькая историчка, сказав свое излюбленное «Ай-ай, Шамов», вкатила ему еще одну двойку. В раздевалке зацепился за гвоздь, порвал куртку. А теперь вот ни с того ни с сего остановился посреди дороги, прислонился спиной к столбу и застыл, глядя перед собой невидящими глазами. Тут его и заприметила одноклассница Люся Черкашина — маленькая курносая насмешница. Она с минуту постояла перед ним, многозначительно покашливая, а потом, не выдержав, крикнула:

— Привет, артиллерист!

— Что тебе? — сердито спросил Вадим, опомнившись.

— Да ничего, — сквозь смех проговорила Люся. — Иду, смотрю: человек добровольно в сосульку превращается. Решила спасти невинную душу от гибели.

— Хватит болтать, — огрызнулся он и, оттолкнувшись спиной от столба, шагнул. Одеревеневшие от долгого стояния ноги подогнулись, и Вадим едва не шлепнулся в снег. Пришлось побалансировать руками. А Люська хохотала на всю улицу.

— Погоди, Вадик, я домой сбегаю, костыль принесу. А то тебя ветер повалит. Надо же так известись, иссохнуть парню. Ох, любовь, злая штука…

«Теперь по всей школе назвонит ерунды», — неприязненно подумал Вадим, ускоряя шаги, чтобы скорее отделаться от насмешницы, свернул в переулок и медленно побрел, не зная куда. Ему было все равно куда — только бы не домой. С тех пор, как таинственно исчезла мать, дом для него утратил былую притягательную силу. А потом, когда к ним зачастила рыбаковская помощница и принялась хозяйничать, Вадиму и вовсе опостылел дом. Он допоздна засиживался у друзей или в школе. И только голод загонял его под родную крышу. Чтобы не встречаться с «бровастой», Вадим приходил домой очень поздно. Но однажды, придя в первом часу ночи, он обнаружил у порога знакомые боты. Правда, чуть свет она ушла от них. Однако на следующую ночь противные тускло-блестящие боты снова дежурили у порога. Вадим мстительно пнул их ногой. Она опять убежала затемно, а отец за завтраком делал вид, что ничего не произошло.