Константин Лагунов - Так было

— Ну, давай-давай, сочиняй похлеще, — надулась Дуня и свернула с дороги в первый проулок.

Дуня была самой близкой подругой, но и с ней Вера не решалась поделиться своим горем. Даже матери ничего не сказала. Не смогла, язык не повернулся выговорить такое. Да и побоялась: у матери сердце больное, а такая весть и здорового собьет с ног.

Так и осталась Вера один на один со своим горем. Снова ходила по горнице. Вдоль и поперек. Иногда останавливалась перед зеркалом, подолгу бессмысленно разглядывала свое отражение. Окончательно обессилев, валилась на кровать, но через минуту вскакивала.

За долгие черные часы одиночества Вера не раз принималась за воспоминания, пыталась в прошлом нащупать корешки своей беды. С болезненным упорством припомнила каждую мелочь, связанную с Федором.

…В октябре Федор получил повестку с приказом явиться в райвоенкомат для отправки в часть. Последнюю ночь они провели без сна. Он измучил ее, требуя каких-то особых клятв верности. Он то униженно просил ее, то угрожал. На смену бурным ласкам приходили минуты каменного безмолвия и злобного недоверия. Потом все начиналось сначала. Если бы завтра он не уезжал на войну… Только потому она и терпела. Но когда Федор пристал к ней с нелепым вопросом: «Ты моя? Скажи, ты — моя?», она не выдержала: «Как тебе не стыдно. Я ведь не вещь, не частная собственность!» Он взбеленился и набросился на нее с упреками: «Ты только и ждешь, когда я уеду. Муж уже надоел. Любовника приглядела?»

Вера расплакалась. Он встал на колени, целовал ее руки и со слезами просил прощения.

Когда автомашина с призывниками скрылась, Вера почувствовала облегчение.

«Хорошо, что уехал, — подумала она и ужаснулась этой мысли. — Он же мой муж, и я его люблю, — принялась убеждать себя. — А люблю ли?..» С тех пор сомнение жило в ней, как заноза в теле, болезненно напоминая о себе.

Нет, она не тосковала о муже. Из-за болезни матери легло на ее плечи домашнее хозяйство, колхоз закрепил за ней двадцать дойных коров. А тут еще комсомольские дела.

Время врачует и телесные, и душевные раны. Постепенно все отстаивается, оседает муть. И то, о чем когда-то Вера боялась думать, теперь уже не причиняло ей прежней боли. Она не однажды спокойно, как о чем-то постороннем, думала о своей жизни, о Федоре. Он был на войне, и она всем сердцем желала ему остаться живым. Желала совсем не потому, что он — ее муж, а потому, что он — там, он — солдат, он — в общем-то неплохой парень. И как-то само собой решился мучивший ее вопрос. Вера поняла, что не любит Федора. Но по-прежнему ее письма к мужу заканчивались словами, что она ждет его, верит в его победу и надеется на скорую встречу. Что будет потом, после войны, как тогда сложатся их отношения, Вера не хотела думать.

И вдруг Федор — дезертир. А она — уже не комсомольский секретарь и лучшая доярка колхоза, а жена предателя Родины. «Как же теперь смотреть в глаза людям? Как встречаться с Дарьей Щенниковой и Ефросиньей Душиной? Как призывать людей помогать фронту, если муж предал этот фронт, предал свой народ?»

Не было сил ответить на эти вопросы. Ничто не могло оправдать измену Родине. Народ многое прощает своим сынам, но к изменникам он всегда беспощаден…

«Как же быть? Как сказать, что муж — предатель… Не могу. Пусть скажут другие. Ведь мог это сделать Степан. Он… он любит меня. Верит, что я сама скажу. Но я не могу. Пусть судят — не могу… Только бы смыть, соскрести это пятно со своей фамилии. Отречься от Федора — скажут: шкуру спасаю. Попроситься на фронт — не возьмут: жена дезертира. И все-таки должен быть выход. Надо только его найти. Найти».

Весь день она не выходила из дому. Если бы можно было с кем-то посоветоваться, разделить тяжесть навалившегося горя. Заболей она дурной болезнью, укради, обмани или сверши любое другое преступление, не задумываясь, доверила б свою тайну Дуняшке. Но сказать об этом…

А Дуня, конечно же, чувствовала, что подругу настигла беда и та глубоко страдает. Несколько раз забегала к Вере, не расспрашивала ее, не допытывалась: не каменная, в конце концов не выдержит и расскажет сама. Но Вера не рассказывала, и, разобидевшись, Дуняша сердито хлопала дверью и уходила, а час спустя опять возвращалась.

Наконец, измученная бесплодными раздумьями, Вера не выдержала.

— Какая я несчастная! Ну, скажи, за что я такая несчастная?

— Да что у тебя случилось? — с притворной строгостью прикрикнула Дуня, а у самой слезы навернулись на глаза.